Я молчала. Он тоже не был разговорчив. Не пытался ко мне пристать или залезть под корсет. Это было хорошо, потому, что сейчас мне этого совсем не хотелось. Хотелось стоять вот так — прижатой к его спине, потому что мне было спокойно в его компании.

— Вам стоит пойти домой, — через несколько минут тихо проговорил он.

Из-за маски я не могла разобрать кто это — голос был тих и несколько скрипуч.

— Возможно. Только надо немного протрезветь, — улыбнулась.

Было так приятно находиться рядом с ним, что мысль о том, чтобы это изменить, вызывала отторжение во всем организме.

Мужчина вздохнул и поднял меня на руки. Я вцепилась в него мёртвой хваткой, сообразив как он собрался спускаться. Мы слетели с балкона вниз, и он понёс меня на руках к моей карете. Как он узнал кто я — не знаю.

Он бережно усадил меня в неё и, сказав пару слов кучеру, отправил домой.

Это было самое яркое воспоминание, которое осталось у меня с того лета.

Домоправительница закончила обсуждение, и продавец кинулся собирать заказ. Балдахин я тоже купила.

Видимо, становлюсь меланхоличной. Мы ехали молча. Моя домоправительница не пыталась разговорить меня, видя моё состояние.

Допив вино, посмотрела на кровать, над которой была закреплена моя покупка. Сейчас она ещё больше напоминала мне о том, что случилось больше десяти лет назад. Интересно, почему эти воспоминания так заняли меня сегодня? Я поставила фужер и отправилась в кровать.

Было грустно. И эта грусть меня пугала.