Были именины Зины, их отмечали в Свитском доме за праздничным чаепитием. Я провела весь день в одиночестве, так как Ксения тоже отправилась к Юсуповым поздравить Зинаиду Юс[упову], где к чаю собралось большое общество.
12 октября. [Четверг.]
Меня навестил Мотя Апраксин, который живет в своем доме, находящемся по дороге из Севастополя. Он тоже сильно переживает свалившиеся на него беды. Софи Ферзен была к чаю. В остальном все по-прежнему.
13 октября. [Пятница.]
Ксения была у двух Вер, к которым прибыл некий молодой студент Таль из киевского госпиталя, чем весьма порадовал их.
14 октября. [Суббота.]
Мы весь день ждали приезда моего дорогого к[нязя] Шервашидзе, но он приехал только в 10 вечера. Великая радость снова увидеться с ним. Он привез мне письмо от моей любимой Аликс. Рассказывал обо всем, чему стал свидетелем в Петербурге, об отчаянном положении в стране, погружающейся в подлинный хаос.
15 октября. [Воскресенье.]
Завтракала наедине с Шервашидзе и была рада снова слушать его рассказ. Приезд князя оказался лучшим лекарством и весьма меня взбодрил. Я сказала, что сегодня впервые за долгое время снова засмеялась, чем он остался весьма доволен и заявил: Non, vraiment vous etes contente de me revoir? (Вы действительно очень рады вновь видеть меня? – франц.) Он еще раз зашел ко мне после обеда, но, к сожалению, на следующий день его свалила простуда, так что мне не удалось повидать его – распрекрасные обстоятельства моего существования не позволяют мне выходить. Я становлюсь все мрачнее и мрачнее из-за отсутствия известий от моих дорогих, тоска овладевает мною. Отправленные мною телеграммы возвращаются обратно. Нас третируют так, как только вообще возможно. На тех немногих письмах, которые до меня доходят, вычеркивают титул и вставляют «Романовой», что меня только смешит.
17 октября. [Вторник.]
Написала письмо Вальдемару, сомневаюсь, правда, что оно когда-нибудь дойдет до него. К[нязь] Юсупов навестил меня, привез фрукты. Он всегда так доброжелателен. К моей несказанной, но и тоскливой радости, наконец-то получила первое письмо от моего бедного ангела Ники из Тобольска с описанием их отъезда из Царского при жутких обстоятельствах той ночью и т. п. Все происходило в глубокой тайне. Дом в Тобольске даже не был подготовлен к их приезду, и им целую неделю пришлось прожить на пароходе на реке. Когда же дом наконец привели в порядок, Ники с детьми шел к нему пешком через весь город, а она следовала за ними в дрожках – прекрасное обращение! Как все это жестоко и возмутительно, подумать только, они находятся в заключении там, а я – здесь! Шервашидзе все еще простужен, не выходит.
18 октября. Среда.
Сегодня несчастного Никиту постигло великое горе: его любимая собачка попала под колеса автомобиля Феликса прямо перед моими окнами, так что я видела все и в ужасе наблюдала, как он взял ее на руки и бросился с нею домой, бедный мальчик! Генерал Комстадиус, который жил здесь неподалеку, долго и тяжело болел, а его супруга, направлявшаяся сюда из своего поместья, с последней станции телеграфировала, что через несколько часов будет рядом с ним. Это известие его так разволновало, что он в одночасье умер и по прибытии она уже не застала его в живых, бедняжка Ксения позднее навестила ее. Печальная история. Уже завтра она повезет гроб в поместье в своем конном экипаже, в котором приехала сюда, – в наше время это единственный способ передвижения по стране. День прошел таким же чередом, как и другие. У всех остальных наших все же чуть больше свободы, они могут съездить в Ялту. Утром все дети, как всегда, навестили меня. Ксения изредка завтракает у меня с кем-нибудь из своих, но чаще бывает к чаю в 4 ½ пополудни.
Юсуповы в Ай-Тодоре
20 октября. [Пятница.]
В этот день вечной скорби [день смерти Александра III] отслужили панихиду, на ней присутствовали только дети. Я побеседовала недолго с милым стариком священником, которого очень люблю. Потом я ушла к себе в спальню – в этот день я предпочитаю остаться наедине с мучительными воспоминаниями о том жестоком дне, события которого так отчетливо стоят у меня перед глазами! Мой дорогой Шервашидзе появился впервые после простуды, остался к завтраку. Он побывал в Ялте.
21 октября. [Суббота.]
Долгоруков уехал в Петербург, заходил попрощаться. Молодой студент Таль, которого приютили медсестры Веры, отправился в горы и пропал. Его повсюду искали, но он так и не вернулся. Каждый вечер у меня Шервашидзе, кроме него – Апрак[сина], иногда – Зина, и всякий раз у него находится какое-нибудь веселое замечание, способное рассмешить нас. Он больше других может ободрить меня, с ним я могу говорить обо всем. Все более тревожные и грозные вести приходят из Петербурга. Верховский, занимавший пост военного ми[нистра], ушел в отставку, он, впрочем, на эту должность не слишком-то годился. Газеты полны сообщений о самом ужасном, что только можно себе представить. Повсюду царит анархия, и никто ничего не делает, чтобы этому помешать. Говорят, нынешнее правительство низложено.
26 октября. Четверг.
Нас снова отрезали от окружающего мира, запретив кому бы то ни было приезжать сюда. Прелестно! К[нязь] Шервашидзе был в Симеизе, а по возвращении предложил мне спрятать все мои бумаги и вещи, отчего я, разумеется, пришла в ярость, хотя и понимаю, что он опасается нового вторжения.