Потеплело, ветер слегка улегся. Чувствовала себя очень неважно. Сколько же унижений мы терпим от наших надзирателей, сколько же неприятностей они нам причиняют! Погуляла немного в саду с дочерьми. Сразу после завтрака прибыл врач, чтобы осмотреть мальчиков. Но не успел он начать осмотр, как прибежал этот гнусный унтер-офицер[109] и самым бессовестным образом стал прогонять его, говоря, что его имя, дескать, не внесено в книгу дежурств караула. Тот настолько перепугался, что тут же собрался прочь, однако благодаря энергичному вмешательству Ксении все-таки остался. Ну что ж, хорошо, что этот врач видел, как с нами тут обращаются. Потом Ксения отправилась было в Кореиз, но ее остановил часовой. Правда, она все-таки уехала. После чая такая же история приключилась и со мной: матрос ни за что не хотел пропускать меня. Но в конце концов мы с Никитой и Ростиславом все же уехали в Харакс. Я была в ярости, да и остальные находились далеко не в лучшем настроении. В результате всех этих оскорблений я не чувствовала ни бодрости, ни свежести после поездки. Как все это скверно! Играли в домино с Никитой, Зиной и Фогелем.
18 июля. Вторник.
Боли в спине, страшно боюсь пошевелиться. Приняла горячую ванну, выпила салипирин, надеюсь, поможет. Погода очень жаркая, тихая. Прибыла некая комиссия с целью проверить, как мы здесь живем и как за нами надзирают. Что ж, посмотрим, станет ли лучше или, может быть, еще хуже, ведь в последние дни нам строят всевозможные каверзы и чинят всяческие препятствия, когда мы собираемся куда-нибудь выехать. Ксении, например, не разрешили навестить Орбелиани, и она в ярости поднялась к нам снизу, где все тот же бесстыжий унтер-офицер Гусак запретил ей выходить и с торжествующим лицом сообщил об этом и Феодору, мерзавец эдакий. Я чувствовала себя плохо и осталась дома. Моя бедная маленькая Чифу больна, страшно тревожусь за нее. Она заразилась от Душки, чихает, страдает глазами и не желает отходить от меня.
19 июля. Среда.
Чифу ничуть не лучше, почти ничего не ест, ей закапывают капли в глаза, и она терпеливо переносит эту процедуру. У нее температура, ей дают аспирин, но ничего не помогает – такая печальная история! Мы теперь как арестанты (никому нельзя выходить за пределы Ай-Тодора или навещать нас – позор! И никто не знает – почему). Это самая настоящая подлость, и все только для того, чтобы показать, что власть у них. Села за письмо к моей любимой Аликс, которое гр[аф] Ферзен возьмет с собой 24-го. В остальном день прошел как обычно, в тоске и скуке.
20 июля. Четверг.
Все по-прежнему, терзаюсь из-за моей собачки, которая едва может видеть, один глаз у нее полностью затянут бельмом – ужасная болезнь. После завтрака была Апрак[сина] и преподнесла мне приятный сюрприз, передав прекрасное письмо от моей любимой Аликс. Какое утешение, какая неописуемая радость, и как раз тогда, когда я больше всего в этом нуждаюсь. Чувствую себя не просто плохо – состояние отвратительное и угнетенное.
21 июля. Пятница.
Я в полном отчаянии из-за моей милой малышки Чифу, ей ничуть не лучше! Продолжила писать Аликс. Получила письмо от любезного Н. П. Балашова, очень трогательное, но печальное. Настроение у меня мрачное и меланхолическое. Как же все плохо повсюду! А теперь новое горе – беда с моей собачкой. Посидела немного в саду.
22 июля. Суббота.
Какой печальный день моих именин! Ксения и Ольга преподнесли небольшие подарки, чем меня очень растрогали. Затем с поздравлениями были Зина с Долгоруким и Апрак[сина]. В 12 часов внизу, в гостиной, отслужили благодарственный молебен. Мне преподнесли множество цветов и фруктов. Священник позавтракал с нами. Потом оставалась дома, чувствовала себя отвратительно, одолевала печаль. Бедная малышка Чифу так больна, совсем ослепла на один глаз! Какое горе! К чаю были Дены, а еще Вера Помар, которая подарила мне две сшитые своими руками подушечки от себя и другой Веры, чем очень меня растрогала. Получила письмо от жены Пауля [Павла], Минни – к удивлению, оно не было вскрыто. Думаю лишь о моей милой собачке.
23 июля. Воскресенье.
Моя очаровательная малышка Чифу все-таки умерла этой ночью. Воистину великая скорбь для меня! Оба моих казака были так трогательны и участливы к моему горю и вместе принесли ее в корзине ко мне. О, какой это жестокий удар, какая печаль! Хорошо лишь то, что болезнь оказалась скоротечной и ей не довелось испытать еще большие муки и совсем ослепнуть! Но какое это горе для меня, ведь это еще одна потеря, помимо всех прочих напастей и мучений! Никуда не выходила – так была опечалена. Постояла, правда, вместе с Ольгой у церкви, потом вернулась домой, ощущала тошноту, есть ничего не могла. После чая мы похоронили мою верную очаровательную малышку Чифу.
24 июля. Понедельник.
Все утро писала Аликс, м[аленькой] Ольге и Балашову. Долг[орукий] передал эти письма Ферзену, который сегодня едет в Петербург. Испытываю неописуемую тоску по моей любимой собачке, все время плачу и реву. Гроб с телом бед[няжки] м-м Бреннер, умершей позавчера от сердечного приступа, перенесли в кореизскую церковь. Ксения, Сандро и все дети были на панихиде и проводили процессию до ворот. Я стояла возле Св[итского] дома и наблюдала, как она двигалась к церкви. Меня сначала немало смутило то, что гроб несли матросы, однако звуки их литавр придавали особую печальную красоту музыке похоронного оркестра. Обедали у меня Апрак[сина] и двое старших мальчиков. Потом я играла с Зиной в безик.
25 июля. Вторник.
Неописуемо тоскую по моей милой собачке. Кажется, стало еще невыносимее! Очень жарко, из дому совсем не выходила, ничего не хочется. Апраксина и Долг[орукий] были к завтраку. После чая мы пошли к Ольге, обратно нас отвезли. У нее, как всегда, мило и уютно. Она, слава Богу, очень счастлива. Никита и двое младших обедали у меня. Потом мы играли в домино с Зиной и Фогелем.
26 июля. Среда.
Ничего нового, все больше и больше тоскую по моей любимой собачке. К завтраку была Софи Фер[зен]. Вышла из дому только после чая – слишком жарко. Апраксина провела у меня весь день до обеда, за которым присутствовали двое младших. Потом я играла в безик с Зиной.
27 июля. Четверг.