Завершил концерт третий сюрприз: на «бис» была исполнен дуэт Улугбека и Царицы Савской (да, дикий анахронизм, но в операх это разрешается). И здесь партию Улугбека исполнял я, чемпион мира Михаил Чижик. Как смог. Конечно, я и маменька — это бижутерия, пусть весьма искусная, и бриллианты. Но для стадиона сойдёт. И сошло.

Сейчас мы с маменькой сидели в ресторане «Аристо», маленьком, но хорошем, вкушали экзотические блюда, запивали вином урожая 1964 года, и маменька приподнесла мне четвертый сюрприз.

— Как же тебя отпустил Большой Театр? — спросил я.

— Никак. Я у него не спрашивала. Просто собрала вещи, и отправилась в аэропорт. Билеты и маршрут были обговорены заранее, я только следовала графику.

— Но что скажут в театре?

— Не знаю. Я не вернусь в театр.

— Как это?

— Я не вернусь в Союз. Во всяком случае, в ближайшее время.

— То есть…

— Я теперь боевая единица сама в себе.

Я смотрел на маменьку, и не узнавал. Вернее, узнавал.

— Мне, Чижик, сорок пять. Хватит играть по чужим правилам. Надоело гадать, поедем на гастроли в Милан, или в Ереван. Надоело дрожать перед комиссиями — достойна ли Соколова-Бельская представлять советское искусство перед зарубежными зрителями, когда она не может назвать генерального секретаря итальянской коммунистической партии. Надоело, что за месяц в том же Лондоне я заработала меньше, чем местная гардеробщица. Надоело слушать, что я по гроб жизни обязана партии и правительству. Много чего надоело. А, главное, я смогу выступать в полную силу ещё лет пятнадцать, вряд ли больше, и тратить их на крысиную возню — нехорошо.

— И как же ты будешь теперь?

— Не волнуйся, Чижик. Мои выступления расписаны на пять лет вперед.

— Когда же ты успела?

— Добрые люди помогли. Галина…

— Брежнева?

— Нет, Вишневская. Нашла серьёзного импресарио, а дальше дело техники. А Галина Брежнева… Она сама мне посоветовала уехать. Близится зима — во всех отношениях. Её лично пока не трогают, но она чувствует: скоро поставят на пыльную полку и велят не высовываться. Как было с семьёй Сталина, Хрущёва. То же ждёт и семью Брежнева. Отныне лозунг дня — не высовываться.

— А гражданство?

— Я отказываться не собираюсь. Лишат — так тому и быть.