— Устал от общества шлюх? — ледяным тоном произношу я.

И сама удивляюсь тому, что кровь закипает от одного только взгляда на проклятого демона.

— Соскучился по твоим ядовитым словам, — усмехается он, делая несколько шагов мне на встречу. На губах эта нагловатая ухмылка, режущая меня ножом.

Отшатываюсь в глубь комнаты, когда он пытается прикоснуться.

— Я не могу так больше, Эм. — И сама удивляюсь, как дрожит голос.

Он хмурится, стирая с себя показное веселье:

— Что не так, Диана?

— Зачем я тебе? Почему ты меня спас? Заставил прыгнуть, а потом все равно спас!

— Потому что, — он подлетает, хватая меня за локти и притягивая ближе к своему лицу, — потому что не могу без тебя. Не хочу, понимаешь?

— Тогда будь со мной! Будь по-настоящему! — хриплю я, чувствуя, как в уголках глаз щипать начинает. — Стань мужчиной рядом со мной и позволь мне тебя… Любить, — сказала очень тихо, но он расслышал, порывисто прижимая меня к себе трясущимися руками.

— Не понимаешь… Не понимаешь, что говоришь… Не понимаешь, чего просишь… Глупая моя… Глупая девочка…

И трясется весь, как в лихорадке, хватая меня, стискивая до ломоты в костях, зарываясь носом в волосы и покрывая лицо поцелуями.

— Я полон мрака… Я проклят… — бормочет, смотря безумными глазами, а у меня сердце раскалывается на осколки. — Я хотел отдалиться от тебя… Хотел дать тебе свободу… Попытаться… Хотел понять, как это — порознь…

— И как тебе без меня? — усмехаюсь горько, а он сжимает мою голову ища свое отражение в глазах.

— Херово, Диана, — кривит губы, — худшее время в моей гребаной жизни… А я, знаешь ли, многое повидал…

— Как удивительно, что шлюхи не помогли тебе меня забыть, — пытаюсь сдержать горечь, но ничего не могу поделать. Острая ревность сжирает меня, отвращая от него.

— Глупая… — смеется едва ли не по-доброму, притягивая брыкающуюся меня к себе. — Какая же ты глупая, Диана… Нет никого… Нет и не было… Кроме тебя…Как только появилась в моей жизни, не хотел больше никого. Только ты… Всегда ты…

И вдруг замирает.

И я каким-то интуитивным чувством понимаю, что вновь теряю его.

Чуть отстраняюсь, глядя в побледневшее лицо и принимаюсь гладить по щекам: