– Много ты знаешь, святой человек, – остудил я его, – народ наш знаешь какой хороший. Он носитель всего самого земного, не испорчен цивилизацией, добрый, отзывчивый, ну, там, если по пьяни чего-то и сделает, так ведь не по злобе. С начальниками нам не везет. Какого нам ни дадут, какого сами изберем, все какие-то злодеи оказываются, волюнтаристы и диктаторы. А так, мы всегда готовы ко всяким перестройкам и революциям.
– Правильно говоришь, – улыбнулся Хесус, – не народ вы свободолюбивый, а стадо, требующее пастуха, чтобы потом все на пастуха валить. Меняйте чаще пастухов, и найдется тот, кто вам по нраву. Избирайте его максимум на четыре года. Не понравился, избирайте другого, третьего, четвертого. Кто-то, да и поведет вас по дороге процветания. Законы издайте, по которым покусительство на демократию является изменой государству и мятежом со всеми вытекающими отсюда последствиями. И будет у вас жизнь беспокойная, но интересная. Может, и тебя судьей, прокурором изберут или шерифом окружным, и будешь ты людей в яму сажать, а не они тебя.
– Тебя, похоже, за эти слова сюда и бросили? – съязвил я.
– Ты прав, друже, – засмеялся Хесус, – в вашей стране не меняется ничего. Единственное светлое пятно – восьмилетняя эпоха Великого учителя.
– Как восьмилетняя? – остановил я собеседника. – Тандем ведь под себя сделал шестилетний срок президентства.
– Великий учитель все это отменил и закон провел, что президентом нельзя быть более двух раз, – сказал Хесус, – над ним смеялись, но уважали. Через восемь лет он ушел и все пошло по-старому. В свободном государстве не народ менее двух поколений должен быть свободным. А вам нужно десять Учителей подряд, чтобы хоть чему-то обучить. Сейчас крикни на любой из ваших площадей – кто из вас за ленинизм-сталинизм? Половина населения на колени встанет, и землю будет целовать от радости. Стадо вы и есть стадо. Чем вас больше бьют и режут, тем больше вы любите мясника. И если вы развалитесь и погибнете, то мир только перекрестится как от избавления и бросится осваивать ваши необъятные территории, убивая друг друга и затевая новые войны. Только вам это уже будет все равно. Рабам все равно, какой хозяин будет над ними.
– Сволочь ты, Хесус, – сказал я и отвернулся. В душе я понимал, что он прав. Если быть все время быдлом бессловесным, то так оно и будет. Люди, идущие на жертвы ради народа, этим же народом и осмеиваются. Но жертвы будут не напрасны. Каждая жертва привлечет десять сторонников. Каждый сторонник привлечет еще десять сочувствующих. Каждый из сочувствующих породит десять сомневающихся. И пойдет как цепная реакция. Только плохо будет тем, кто народ довел до такого состояния. Пострадают виновные и невиновные. Но демократия разберется, кто виноват, а кто не виноват. Не будет массовых репрессий и массовых захоронений, не будут строиться концлагеря и действовать органы госбезопасности с мечами и щитами для защиты от собственного народа. – Чего стоишь как посторонний? – обратился я к своему знакомцу. – Давай, вызволяй меня отсюда, чтобы тебе потом не пришлось грехи наши замаливать и на себя их брать. Как-нибудь поменьше их будем делать.
Глава 71
После моих слов Хесус преобразился. Передо мной стоял не мученик, а человек, которому удалось убедить грешника в неправедности его жизни. Точно так же себя чувствует учитель, научивший ученика ремеслу и отпускающий его в жизнь, где он будет радовать народ своим мастерством и будет таким же учителем, как и его старый наставник.
– Сейчас в яму спустится веревка, – сказал пророк, – вылезешь сам и вытащи свою Юдифь из соседней ямы. Но не вздумай никого другого вытягивать за собой. Это зло полезет за праведником. Лучше брось веревку в яму, пусть оно там ею удавится. И не вздумай учиться на своих ошибках, отрицая советы тех, кто знает, как оно будет. Хватит уже быть идиотами, а?
– Кто же сбросит веревку, – спросил я с недоверием, – у тебя там свои люди?
– Не теряй время, – сказал мой спаситель, – веревка у тебя за спиной.
Я повернулся и действительно увидел веревку. Грязную, хлипкую и не верилось, что она выдержит меня. Почувствовав толчок в спину, я ухватился за спасительный конец и стал лезть по ней. Я лез и вспоминал те времена, когда мог заниматься хотя бы утренней гимнастикой, но считал, что сильному спорт не нужен, а слабого он погубит.
– Так тебе и надо, – ругал я себя, вцепляясь в скользящую в руках веревку и с трудом приподнимаясь над уровнем дня ямы. – Не дай Бог, проснутся стоящие в углах соямники и потянутся за мной. Тогда вообще никто не вылезет. Либо веревка оборвется, либо начнутся крик и потасовка, которые разбудят охрану.
С огромным трудом я вылез из ямы и потянул за собой веревку. Веревка не поддавалась. Кто-то уже висел на ней. Я подтянул веревку повыше, а потом резко отпустил ее. В яме что-то шлепнулось, и веревка освободилась. Я так и не понял, к чему она была привязана, но ее хватило до женской ямы. Я сбросил ее в яму и громко зашипел:
– Эдетта, хватайся за веревку.
– Тяни, – услышал я снизу и потянул.
Я почти наполовину вытащил свою подругу, как вдруг на веревке появилась тяжесть, вырывающая веревку из рук. Я тянул изо всех сил. Увидев Эдетту, я схватил ее за руку и бросил веревку. Все произошло, как говорил пророк. Веревка осталась внизу, а Эдетту я легко выдернул за руку из ямы.
Не успели мы сделать нескольких шагов в сторону от страшного места, как в женской яме раздался истошный вопль. Подруги по несчастью завопили по факту побега их соямницы. А если бы я хоть одну из них вытащил на поверхность? Нас бы сдали с потрохами или сбросили в яму. Прав был Хесус, когда говорил, что из ямы за нами полезет зло. Так и хочется запеть: