Хан подошёл к Манулу. Осмотрев его, он вскинул бровь, явно не увидев того, что хотел.

– А! – воскликнул он, увидев на полу выпавшую из рук Архиепископа призму. – Вот же она.

Подняв её, он стал рассматривать хрусталик с блестящими от радости глазами. Для него этот момент был триумфальным, от чего он растянул губы в широкой улыбке. Мне было неизвестно, как долго он к этому шёл, но путь точно был не коротким.

– Что же, Рики, – сказал он. – Судя по писанию, ты не умрешь до тех пор, пока не истечёт срок твоей жизни. Так что не волнуйся. Мы с тобой ещё позабавимся.

Подойдя ко мне, Хан нашёл первую попавшуюся кровоточащую рану на моём теле, и мазнул по ней пальцем. Затем, Хан коснулся призмы кожей, окроплённой полученной кровью, и произошло такое, от чего у меня сердце чуть не остановилось.

Пространство приобрело негативный оттенок. Цвета вывернулись наизнанку. Было такое ощущение, что я попал в загробный мир, и оказался среди призраков. Хан и Манул были белоснежными, как снеговики. У меня волосы на голове зашевелились, потому что такого, кроме как на экране, видеть ещё не приходилось. Стало страшно, что я получил серьёзную травму глаз.

Неожиданно, потолок с треском покрылся тонкими трещинами. Затем его разорвало, и он разлетелся в щепки от воздействия на него неведомой силы. В образовавшемся проломе была белая пустота, и из неё, по уцелевшим стенам, стал сползать туман тёмно-синего цвета. Послышался леденящий душу вой, у меня подкосились колени от испуга, и я пытался увидеть в пустоте хоть что-нибудь одушевлённое.

Это и есть третий Рик?

Это часть моей личности? Трудно было поверить, потому что слово личность всегда ассоциировалось у меня с человеком, а не с пространством. В том, что я сейчас видел, не было ничего живого в привычном для меня понимании.

– Отлично! Отлично! – стал Рик восхищаться. – Великолепно! Наконец-то!

Он отошёл подальше от нас, то ли от страха навредить, то ли от жадности случайно поделиться силой, которая должна была на него свалиться. Пол покрылся сантиметровым слоем тумана, и как только мгла коснулась моих ног, я поёжился от холода, охватившего ступни. Температура в комнате резко упала, а стены стали покрываться инеем, извивавшимся в красивых узорах.

Вокруг Хана, широко раскинувшего руки, вытянулось шесть туманных силуэтов, отдалённо напоминавших человеческие. Они стояли, покачиваясь, и будто оценивали Хана, не решаясь к нему притронуться. Третий Рик стал напоминать мне несмышленого ребёнка, которого непременно нужно было уберечь от опасностей и глупых поступков.

– Коснись меня! Не бойся! Я друг! – говорил Хан.

– Не верь ему! Не верь! – крикнул я.

Стоило моему крику заполнить комнату, как туманные силуэты застыли. Они будто услышали знакомый голос, или отца, или матери. Было даже не важно, кому голос принадлежал. Для них играло роль то, что это голос кого-то очень близкого и очень родного. При виде третьего Рика во мне проснулись те отцовские инстинкты, которые обычно проявлялись тогда, когда Бэкки была в опасности.

Злость, смешанная с тревогой. Моментально мобилизованный организм сразу же предоставлял ресурсы для того, чтобы защитить чадо от неприятеля, и разорвать любого противника. Я чувствовал, что Хан угрожает третьему Рику, и мне хотелось сберечь его.

Дело даже было не в том, что от него зависела моя собственная жизнь. Как только третий Рик появился, у меня к нему возникли тёплые, родительские чувства, почти ничем не отличимые от тех, которые я испытывал к Бэкки. Это было страшным, необычным, и немного пугало меня.

Хан недовольно сморщился, посмотрев на меня исподлобья, и в этот же момент прутья проволоки скрутились сильнее, разорвав мясо, и заставив меня закричать от боли. Перед глазами поплыли белые пятна. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и проволока достанет до костей.

– Рик… Беги… – проговорил я приглушённо, в ужасе хватая ртом воздух.

Было очень страшно, и сердце колотилось с такой силой, что было готово взорваться. Я боялся боли, и боялся гибели. Ни того, ни другого мне не хотелось. Но, как говорится, настоящий солдат всегда унижению предпочтёт смерть. У меня не было никакого желания вымаливать у Хана пощады, и пресмыкаться перед ним, потому что мой исход был очевиден – окончательная, бесповоротная смерть. И какая тогда разница, от чего умирать? От рук Хана, или от упавшего на голову кирпича?