– Не дури, – сказал я. – Он хотел тебя сожрать, а значит, милостей недостоин. Зона тебя не поймет, а тех, кто ей непонятен, она не любит. К тому же у нас с тобой сейчас каждый патрон на счету.
И, видя, что Джек мнется, борясь с собственной порядочностью, добавил:
– Ему меньше минуты осталось. Сейчас они доберутся до горла, и…
Мою речь прервал предсмертный хрип. Хоть и не хотел я, а глянул.
Так и есть. В пасти вожака, почти перекушенный пополам, подыхал мышкан, слишком рано решивший, что искалеченное начальство более не опасно. Однако на шее бывшего лидера висели еще трое тварей. Вцепившись когтями, они спешно отрывали куски мяса и глотали не жуя, справедливо опасаясь, что сородичи их опередят.
А потом один из этих мышканов изловчился и перегрыз вожаку горло…
В следующую секунду мертвое тело исчезло под массой визжащих тварей, грызущихся за наиболее аппетитные куски мяса. А мы с Томпсоном развернулись и ушли в полумрак коридора навстречу какой-нибудь новой гадости, которая точно должна быть впереди – иначе в Зоне просто не бывает.
Туннель вел куда-то… И, судя по тому, что идти становилось все труднее, он теперь довольно круто забирал вверх. Это обнадеживало, так как тащиться в полумраке, дыша сыростью и гнилью, уже порядком подзадолбало.
А может, я просто устал. Как последняя крысособака. Должен же быть какой-то предел человеческих сил… Похоже, Зона только тем и занимается, что испытывает меня на прочность, подкидывая все новые и новые проблемы. Или это все ради того, чтобы я книги писал о своих приключениях. Так сказать, Предназначение номер два. Хрен его знает. Но я – устал. От всего. И потому в какой-то момент просто подошел к стене, сел, привалился к ней спиной и закрыл глаза.
Какой же это кайф – сидеть вот так и ничего не делать. А главное – не думать о том, что твой нож может в любую минуту влезть тебе в руку, что в одном твоем предплечье спит пиявка Газира, а на другом имеется сеточка старых, поблекших шрамов, которые вместе составляют рисунок крылатого диска – символ моего треклятого Предназначения…
Судя по шумному выдоху, Томпсон сел рядом. Тоже задолбался мужик, как физически, так и морально. Но – держится. Молчит, мысли в своей голове гоняет… А это вредно. Человек такое существо, которому в себе негатив держать противопоказано. Рано или поздно срыв будет, и тогда или запой, или психушка, или, если реально крепко прижало, и того хуже – попытка свести счеты с жизнью. Думаю, потому одинокие люди домашних животных и заводят, чтоб им про свои беды рассказывать. Громоотводы четвероногие, за которыми ухаживают как за собственными детьми – лишь бы слушали, преданно глядя в глаза. Потому Томпсона надо было разговорить, а то ж реально крышей мужик двинется, потеряв не только семью, но и надежду…
– Ну и как тебе? – поинтересовался я, не открывая глаз.
– Что как? – равнодушно спросил полицейский.
– Как оно – быть мутантом, умеющим криком подчинять кровожадных тварей и взглядом раздвигать аномалии?
– Никак, – тем же бесцветным голосом произнес Джек. И добавил: – Никак не могу верить… поверить, что я – мутант.
– Не напрягайся, говори по-английски, – сказал я на родном языке Томпсона. – Я понимаю.
И тут его прорвало.
– Знаешь, я дома часто доставал серебряную звезду, которую привез из России. Держал ее в руках, вспоминал, как я убил ту тварь. Как отомстил. И мне было легче. От нее шла энергия, которая немного успокаивала… Я ее чувствовал тогда, понимаешь? А утром убеждал себя, что этого не может быть, что это я все себе придумал. Может, уже тогда я стал мутантом? Или же это случилось здесь, когда меня убили?
– Тебя убили? – переспросил я. – То есть?
И Томпсон рассказал все. О том, как его обманули местные, как фатально ударили по голове в баре «Второе кольцо», как выбросили в Зону…[1]