– Есть разница?
– Разумеется! Удирающим от англичан трусам в спину может попасть исключительно английская пуля, и никакая другая. Или вы находите что-то дурное в пресечении паники и принуждении войск к победе?
Да, Наполеон находил дурное, но вслух только выкрикнул:
– В том же Бобруйском полку уцелела едва ли четверть!
Тучков пожал плечами:
– Британцы отчаянно сопротивлялись. Они вообще хорошие вояки, Ваше Величество. Тем выше слава и ценнее победа.
– Гвардия… моя гвардия… это она гибла на английских штыках…
– Сочувствую, Ваше Величество, и скорблю вместе с вами. Гвардия, которая бежит с поля боя и которую приходится возвращать в битву силой, является позором для любого государства. Да, я искренне сочувствую.
Император побледнел от почти ничем не прикрытой насмешки и опять промолчал. Говорить пока не о чем – Франция раздавлена и унижена, и видимость равенства в вынужденном союзе давно никого не обманывает. Даже англичане в своих газетах пишут о русском нашествии и почти не упоминают французские войска. Все понимают, кто на самом деле дергает за ниточки, привязанные к кукле, именуемой императором Наполеоном Бонапартом. И в тех же газетах делают столь прозрачные намеки…
– Я сам поведу армию в бой, месье генерал-майор! Хотя бы гвардию!
– Исключено, Ваше Величество. Государь Павел Петрович не представляет будущего Французской империи без лучшего в ее истории правителя, и любая угроза вашей жизни ставит под сомнение само существование Франции как государства. Империя – это вы, Ваше Величество!
– Тем не менее я настаиваю! – Император вышел из себя настолько, что ударил кулаком по столу. – Это моя армия!
– Никто не спорит, – кивнул Тучков, отодвигая подальше чернильницу. – Да вы присядьте, Ваше Величество, и постарайтесь посмотреть на проблему с другой стороны.
– У меня нет проблем, господин генерал-майор! – Наполеон дрожащей от гнева и возмущения рукой налил вина из стеклянного графина и выпил. – Да, никаких! Кроме вас!
Командир красногвардейской дивизии с досадой поморщился. Истерика Бонапарта не только противоречила полученным инструкциям, но и вредила далеко идущим планам Александра Христофоровича Бенкендорфа. И если бы его одного! Сам Тучков прекрасно понимал, что французский император по сути своей является символом и знаменем армии, и без него та превратится в неорганизованную массу, способную лишь на пошлые грабежи. Да и то ровно до тех пор, пока опомнившиеся англичане не наведут порядок.
– Ваше Величество, я непременно доложу в Санкт-Петербург о ваших пожеланиях, и ответ придет никак не позже двух недель. Нужно только подождать, и все образуется.
– Да идите вы к черту со своим Петербургом, господин генерал-майор! – Император со злостью швырнул пустой стакан на пол и ушел сам, на прощание громко хлопнув дверью.
– Не начудил бы чего проклятый корсиканец, – заметил капитан Воробьицкий.
– Пустое, – отмахнулся Тучков. – Сейчас любое его действие играет нам на руку.
Жак Лепаж с удобствами расположился на кухне, отданной под караульное помещение. Казаки и калмыки лейб-конвоя еще не прибыли, и он никому не собирался уступать занятые позиции. Во-первых, здесь огромная плита, дающая совсем нелишнее в дурном английском климате тепло, а во-вторых, именно тут будут готовить обед самому императору, и наверняка охраняющему Его Величество взводу что-нибудь перепадет. А командиру – в особенности.