Намек был прозрачный, но чтобы не будить излишнюю алчность, я не спешил поднимать плату.

— Так в чем риск? Откроешь нам дверь, потом за нами запрешь, и все дела. Тебя никто не видел, и твое дело сторона.

— А как управляющий узнает? Это такой гад ползучий, не приведи господи!

— Управляющий? — удивился я. — Как он, кстати, поживает?

— Он-то живет хорошо, а вот остальные из-за него плохо.

Кажется, о ночном похищении Ивана Никаноровича Фома еще не знал. Это меня удивило.

— Ладно, получишь ефимку, только дело нужно сделать так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала!

— Обижаешь, если я за что возьмусь, то никогда не подкачаю!

В этом, имея некоторый жизненный опыт, я уверен не был. При всех несомненных национальных достоинствах, обязательность и аккуратность не самое сильное наше качество. Однако других вариантов незаметно попасть в имение у меня не было, приходилось рисковать.

— Договорились, — сказал я.

— Тогда деньги вперед, — живо отреагировал Фома.

— Деньги только после выполнения работы.

— Не доверяешь, думаешь, запью и подведу, — грустно, со скрытым упреком, констатировал он.

Именно так я и думал, но развивать тему не стал, опять-таки зная ранимость и обидчивость нашей загадочной славянской души. Что делать, если мы любим ломать и не любим строить. И еще нам очень не нравится, когда выносят грязь из нашей избы.

— Как стемнеет, жди нас возле своего лаза, — закрывая тему денег, перешел я к конкретному плану.

— Так ты не один будешь?

— Нет, не один.

Фома задумался, причем думал не просто так, а весьма выразительно. Я даже представлял, о чем.

— Больше ефимки все равно не дам, — ответил я живым словом на его тайные помыслы. — Не хочешь помочь, как хочешь, другого найду.

— Да нет, я ничего такого, мне-то что с того? Хоть артель приводи. Только вот… — начал говорить он, но не успел докончить, в кабак ввалилось сразу несколько новых посетителей. Тотчас ровный гул голосов смолк, и повисла напряженная тишина. Смысл общего молчания был прост, что это, мол, за чучела явились в наши Палестины.