Да, именно так назвала Алике их в ту длинную ночь, когда они до утра проговорили о том, что с приходом сюда этих людей, их привычный, собственный мир стал другим. И никогда прежним уже не будет. Ибо у царской четы появилась в этом мире не только Вера и упование на Высшую волю и справедливость, но и зримая, земная опора, которую он и она так долго искали в окружающих. И которой так долго не находили.

— Помнишь, счастье мое, когда ты впервые мне сказал, что Витте оказался твоим самым большим разочарованием? — Александра задумчиво смотрела Николаю прямо в глаза, — И сколько лет после этого тебе приходилось с этим «разочарованием» мириться.

— Помню, конечно. Это было через несколько дней после ходынской катастрофы. Когда нам передали его первые высказывания об этом кошмаре и о тех, кого он считает в нем повинными. А терпел я…

Так, ты же сама знаешь, дорогая, что поменять его было не на кого!

— Но ты уже убедился тогда, что этот человек одержим грезами о диктаторстве при «слабом» царе? Что он способен ради своих мечтаний на всяческие мерзости…

— Это не главное. Да, и кто бы ему позволил? Тогда дело было совсем в другом. Я в тот момент впервые столкнулся с намеком с его стороны на то, что Государь, оказывается, «мало ценит» праведные труды своего «главного министра». Вот уж чего я никак не ожидал от человека, которого мой дорогой папА считал подвижником и патриотом. А тут внезапно узрел перед собой унизительнейшее попрашайничество блюдолиза!

— Ах, ты об этом…

Но, милый мой Ники, разве не таковы почти все вокруг нас? Наверное, так уж устроен русский человек, если даже твои лучшие генералы и адмиралы не стесняются даже письменно выпрашивать повышения, крестик или доходную должность. Как у нас часто говорят: «сам за себя не порадеешь, никто и не вспомнит».

— Этого и страшусь, дорогая. Ладно — цивильные чиновники! Та же беда и в мундирах с эполетами ходит. Но ради того ли служат Родине? Если не на первом месте в человеке стоит долг верноподданного патриота и православного, как мне ждать от него полной отдачи, жертвенного самоотвержения, в военную пору? Помнишь, как я попытку добиться всеобщего разоружения сделал, понимая, что много у нас неладно в армии и на флоте?

Но ведь речь часто идет о знатных и заслуженных еще при жизни дорогого папА людях. С одной стороны, несправедливо обидить — грех и стыд. С другой, — страшно таких иметь на командных местах. Едва ли допустимо. Ведь от них столь многое может зависить в грозный час. Однако ж… приходилось держать! Выбора-то нет. Не было, вернее…

— Именно: не было. Зато сейчас — он есть. А жалость война заставила отбросить.

— Да, но в отношении Куропаткина, и в отношении Ухтомского, согласись, я все-таки судил по делам. Верховский, Лопухин, Ламсдорф и Витте… тут, конечно, я сделал то, на чем настаивали Миша, Балк и Руднев.

— И, надеюсь, об этом теперь не пожалеешь?

— Не жалею, дорогая моя.

— Скажи спасибо твоей любящей, старой женке, что умолила Деву Богородицу и самого Спасителя. Услышали на Небесах молитвы мои искренние, и снизошли до нас с тобою, грешных. Не оставили Благодатью своей в годину испытаний. И вот — сегодня мы можем не только опереться на плечо посланцев Небесных, но и на тех людей, на которых через них покажет Перст указующий, — Александра, решительно взяв за руку мужа, увлекла его к иконостасу…

— Ники, скажи, а у тебя кто-нибудь из НИХ для себя лично, что-то попросил? — после молитвы спросила она Николая.

— Нет. Никогда. Ни единого разу. Все же, что было сделано по настоянию Миши, — для Алешеньки делалось и делается. По их опытам с электрическими машинками, ты все сама видела: они нам в январе жизнь спасли и столицу уберегли от большой крови. То же и от Руднева с Балком. Единственно интересы государственные. Для себя же персонально — ни единой просьбы, ни строчки…

— Вот видишь? Доверься им, Ники. Слышишь! Доверься им до конца.

— Конечно. Не беспокойся более на этот счет. Но, раз ты веришь, что эти четверо были ниспосланы нам свыше, как же тогда понимать попытку бегства их инженера?

— Разве они прибыли к нам в доспехах сияющих, с ангельскими крылами за плечами? Нет, дорогой, они посланы сюда в обличье и с духом человеческим. Значит, таков был промысел Божий. Но человек слаб. И Враг всегда караулит за его спиной. Искушает и строит козни. Ждет слабости, ошибки. Чтобы подтолкнуть, когда оступится на тернистой тропе, растлить, овладеть помыслами, самою душой. А если речь о посланце Божьем…