Особенно важно это для крепких, молодых крестьянских мужиков, уже увидевших могучую плодородную силу этих земель и знающих, что дома, за Уралом, их и их семьи ждут чересполосица, диктат и самодурство общинных стариков, перспективы голодовки в случае недорода-неурожая, и кулак-ростовщик. Да, и когда еще в центральной России или Малороссии реформу доведут до ума? Зато здесь, с опорой на уже обновленное уложение законов о крестьянстве, жить по ним можно начать хоть завтра. А еще царевы подарки…

Поселенцам-ветеранам были даны невиданные в истории России льготы. Манифест царя «К доблестным Героям нашим, воинам русской армии и флота» от 26-го февраля, гарантировал первоочередное наделение бесплатной хуторской землей демобилизуемых бойцов Маньчжурской армии, ТОФа и казаков — участников боевых действий, решивших остаться здесь жить и вести личное крестьянское хозяйство. Лица крестьянского сословия из их числа, а также все члены их семей, получали гарантию беспрепятственного выхода из «домашней» общины. И право на немедленную и полную денежную компенсацию за надельную землю и недвижимое имущество, оставляемые общине.

Раздача и разверстка земель для ветеранов будет начата не позже трех месяцев после выхода приказов о демобилизации. Размер бесплатного надела определен в 20 хуторских десятин. Причем, как самому демобилизуемому, так и членам его семьи мужеского пола, при условии переезда на Дальний Восток для постоянного проживания. Оплата проезда членов семьи поездом или пароходом, — полностью за царев кошт!

Плюс, к каждой такой 20-десятинной доле полагается бесплатно: верховая лошадь, винтовка-драгунка, 100 патронов к ней, тесак и новый комплект обмундирования. В него входят: шапка-ушанка, ватник, стеганые брюки, рукавицы, валенки с калошами, сапоги, отрезы сукна, ситца и фланели, летние брюки, по три гимнастерки и комплекта исподнего, ремень, фляга и лопатка. Государство брало на себя половину расходов по перевозу с семьей демобилизанта, будущего хуторянина, ее скарба, одной-двух голов крупного рогатого скота и до шести голов мелкой живности и птицы, не считая кошек и собак. Предоставляло скотине дорожный кормовой фураж.

Правительство выступало гарантом по выдаваемой демобилизуемому долгосрочной низкопроцентной ссуде в Крестьянском банке, для строительства дома и надворных построек, приобретения сельхозинвентаря и семенного материала на первый посевной год. А также беспроцентных «подъемных» в Русско-Китайском банке на семь лет в сумме 100 рублей для поселенца-единоличника и 350 для ветерана, перевезшего в Маньчжурию свою семью. Особое внимание проявил Государь к тем, кто сражался храбро и доблестно: Георгиевским кавалерам подъемные увеличивались на 25 %, а заслужившим два ЗОВО и более — вдвое!

Вот так… Подобной щедрости верховного вождя не помнит, пожалуй, не одна лишь российская история, но и общемировая…

В частях и подразделениях вовсю шло брожение. Мужики-сослуживцы, решившие для себя немедленно воспользоваться негаданной царевой милостью, сбивались в ватаги, «переселенческие артели». Ведь миром, оно, и дома сподручнее ставить, и стражу вести, а если почитать присланные специально из столицы умные книжки, то получается, что и поля обрабатывать. И жить рядом с соседом-товарищем, с которым ты делил и армейскую кашу, и японскую пулю или осколок, которого ты знаешь, в которого веришь, — «этот не выдаст», разве не правильно? Налицо было зарождение новой формы сельской общины, связанной не общей собственностью, а общим интересом. Житейским и экономическим.

Весь этот процесс поручалось организовать и координировать генерал-лейтенанту Флугу с его оперативным штабом. Исполнение воли царя по заселению дальневосточных рубежей России достойным, надежным русским людом: вот главный итог победы в войне. И Гриппенберг призвал армейских и флотских офицеров немедленно включиться в работу по разъяснению готовящемуся к демобилизации рядовому и унтер-офицерскому составу положений царского Указа, выпущенного по данному поводу.

После чего, еще раз поздравив всех с победой, командующий армией уступил место у микрофонов комфлоту.

Степан Осипович выглядел неважно после ранения. И, похоже, что чувствовал себя тоже не ахти, поэтому на всякий случай его слегка страховали штабные флаг-офицеры Дукельский и Щеглов, вставшие рядом и чуть позади него. Отдышавшись после подъема на трибуну, Макаров окинул взглядом притихшее людское море внизу. И негромко, но вполне отчетливо, произнес:

— Спасибо… Спасибо, мои дорогие… Дело сделаное — славно! Царствие Небесное и память вечная всем братьям нашим — русским воинам во брани почившим. Слава и почет живым! А деяния ваши ратные и доблесть — потомкам в пример!

Может, скажет кто, что, мол, не велика честь и слава для нас, азиатов побить? Пусть он этими словами и подавится! Или уже не помнит матушка-Россия иго монгольское? Да крымчаков набеги? Азиат в бою стоек и неистов. В достижении цели упорен, находчив и хитер. Так что противостоял нам противник вполне достойный. Нам ли об этом не знать, и этого не помнить?

А то, что за спинами у японцев прятались и всячески помогали им англичане и американцы — про то отдельный сказ. Вы с холодной головой и без лишнего азарта на то смотрите. Но сам факт бесспорен, и победу вашу только лишь возвеличивает…

Много добрых слов хочу сказать всем вам. Морякам, гвардейцам, армейским героям нашим, славным казакам. Но, простите, дорогие мои, не сегодня, — эскулапы столичные пять минут только дали. Вон, ручками машут, боятся, что простужусь. Я пока их пленник, — рассмеялся Макаров, — И их иго медицинское стоически терпеть обязан.

Но, дайте только срок, мои дорогие: вот силенок поднаберусь, и мы с вами флот наш российский поставим так, что англичане и американцы все от досады усохнут! Прочие же — завидовать будут. Да и про армию не забудем, не сомневайтесь. И впредь, учтите — мы, моряки и армейцы, одному царю, одному народу служим. И Бог над нами один. Так что и в мирное время гоните прочь все ведомственные усобицы, в единстве — сила наша!

А сейчас самое важное, то, что на сегодня осталось, Всеволод Федорович и Михаил Александрович скажут. Спасибо! С Победой, чудо-богатыри! Ура!

Пока Степан Осипович при помощи флаг-офицеров спускался с трибуны и неспешно шел к карете, раскатистое, гулкое «Ура!», подобно волнам бурного прибоя, катилось над набережной и рейдом. Флот боготворил своего командующего.

И все-таки, первым, кого собравшиеся не только провожали громовым «Ура», но им же встречали, был Руднев. Выйдя к микрофонам, он, казалось, поначалу никак не мог собраться с мыслями, или просто сознательно наслаждался мгновениями своего триумфа. Молча, с достоинством, пережидая устроенную ему овацию.

Но на самом деле, в душе Петровича в тот момент бушевала настоящая буря: сколько всего нужно было пройти, испытать и претерпеть ради вот этого, одного момента! Ради заслуженного им права обращаться к элите наших флота и армии. Причем обращаться, зная, что каждое твое слово будут буквально ловить. Что все, что ты скажешь, — поймут. И поймут правильно…

Он пристально всматривался в лица людей внизу, перед собой. В лица знакомые и неизвестные, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Господи! А ведь если бы не мы… Если бы не Вадим с его папашкой и их олигархом с погонялом Анатом, благодаря чьей фантастической жадности весь этот не менее фантастический пападос и произошел, то каждый третий из стоящих перед ним офицеров был обречен не пережить этой войны!»