«….недаром в Офисе говорят, что Генеральный может усмирить любого бунтаря одним-единственным взглядом…»

Приговоренных по одному затолкали в клетку. Снова они шли покорно, подчинялись тычкам охранников, и лишь мальчишка озирался, тщетно пытаясь поймать взгляд Генерального.

Здоровяк осторожно положил свою ношу на пол. Старуха (она замыкала процессию) уселась на пол, положила голову мальчика себе на колени и принялась гладить безжизненное лицо, напевая что-то себе под нос. Для неё словно перестали существовать и вопящая за барьером толпа и обречённость в глазах прочих приговоренных, и леденящие кровь шелесты, поскрёбывания, стуки, доносящиеся из-за решётки. Она была прикрыта криво сколоченным деревянным щитом, так что ни зрители, ни приговоренные не могли видеть, что их ждёт.

«…как будто, они и так это не знают…»

Генеральный что-то шепнул наклонившемуся к нему охраннику – широкоплечему, бритому наголо типу. Тот кивнул, гадко ухмыльнулся и направился к решётке, неся в руках три обрезка арматуры.

Поравнявшись с «водопроводчиками, охранник ухмыльнулся щербатой редкозубой улыбкой. Люка обдало волной гнилостного запаха изо рта. Лея, наморщив носик, отшатнулась, охранник же злобно скривился, прошипел «не нравлюсь, сучка малолетняя?». Сплюнул, грязно выругался, подошёл к решётке и просунул арматурины между прутьями.

Метровые железяки звякнули по бетону по голому бетонному полу и заулюлюкали. Люк покосился на Лею – сестра судорожно сжимала обеими руками ладонь Пола, не отрывая взгляда от старухи.

А та по-прежнему сидела, прислонившись спиной к решётке, и мерно раскачивалась, скрипуче напевая себе под нос. «Колыбельную» – почему-то подумал Люк, и он этой мысли у него незнакомо сжалось сердце и защипало глаза. Голова мёртвого (теперь он в этом не сомневался) парнишки по-прежнему лежала у старухи на коленях, и узловатые коричневые пальцы нежно перебирали его волосы.

Генеральный поднял пухлую пятерню с зажатым в ней платком. Один из телохранителей постучал дубинкой о барьер – и стучал, пока шум в холле не начал стихать.

– Эти чужаки… – голос Генерального, тонкий, писклявый, разительно контрастировал с необъятной тушей, из которой он исходил. – Эти пришлые негодяи, которых мы не зря называем «даунами», ибо немыслимо отнести их к людям – так вот, эти чудовища собирались поджечь Офис! Поджечь наш дом и погубить в огне всех нас до единого – мужчин и женщин, стариков и младенцев, всех! И лишь благодаря неусыпной бдительности нашей доблестной охраны, вовремя обнаружившей и обезвредившей гнусных поджигателей, удалось избежать этой чудовищной трагедии!

Люк недоумённо нахмурился. Как так – «только благодаря охране»? Он обернулся к спутникам, но оба с независимым видом смотрели в стену поверх голов собравшихся.

– Так запомните все!..

Голос Генерального не казался больше писклявым – он гремел, заполняя Паучий холл целиком. Люку на какой-то миг показалось, что слова скользкими, настырными червячками вползают в егомозг через уши, лишают воли, вынуждая кивать и впитывать, и запоминать всё, что звучит из-за высокого кожаного воротника…

Он помотал головой, отгоняя наваждение.

– …запомните все, как закон в моём – в нашем с вами лице! карает подлых нелюдей, никчёмных чужаков, посмевших посягнуть на безопасность нашего любимого Офиса! На вашу, друзья мои, безопасность, благополучие и саму жизнь!

Повисла мёртвая тишина, нарушаемая шорохами за решёткой да заунывным мурлыканьем старухи. И вдруг – холл взорвался криками: «Да здравствует Генеральный!» «Спасибо Генеральному!» стоящий рядом с Люком мужчина – тощий, измождённый, с серой, нездоровой кожей и жидкими сальными волосами – вскинул кулачки и завопил: «Смерть даунам! Смерть проклятым чужакам!» Толпа подхватила призыв – люди лезли друг другу на плечи, подпрыгивали, истошно орали, размахивая кулаками и невесть откуда взявшимися палками. Казалось, они вот-вот снесут и барьер и решётку, и сами растерзают приговорённых.

Люк, захваченный общим порывом, тоже подпрыгивал и кричал, пока не встретился глазами с Леей. Она стояла, прижавшись спиной к Полу, и смотрела на брата – в глазах её он увидел жалость и отвращение.

Энтузиазм разом слетел с Люка. Он хотел что-то сказать, оправдаться, но телохранитель снова стукнул дубинкой, требуя тишины. Беснующаяся толпа замерла – все понимали, что близится развязка.

– Начинайте! – каркнул Генеральный и взмахнул платком. Трое мужчин – отец, старший сын и старик – встали плечом к плечу, отгородив женщину с мёртвым ребёнком от страшной двери. Телохранитель, тот самый, с гнилыми зубами, налёг на рукоять ворота. Блоки под потолком заскрипели, канат натянулся и решётка, вместе с прикрученной к ней дощатой заслонкой, дрогнула и поползла вверх.