Утреннее солнце, будто в насмешку над фиктивной свадьбой, скрылось за серыми, пухлыми от влаги тучами, начал моросить мелкий дождь, и, оказавшись на улице, Мэл смогла по достоинству оценить золотистую вуаль, закрепленную в волосах и полностью прикрывающую лицо.

Поднимаясь по ступеням храма, Амелия отметила необычную тишину вокруг. Она знала, что церемония будет проведена без присутствия гостей. Однако ни на крыльце храма, ни подле него не обнаружилось ни единого попрошайки, завсегдатаев этого места, а на улице — ни одного прохожего. Неужели Гидеон побоялся, что кому-то может взбрести в голову сорвать свадьбу, и перекрыл улицу?

Слуга с торжественным видом проводил Мэл до дверей храма и остался снаружи. Лишь приоткрыл одну из огромных расписанных золотом створок и жестом пригласил ее внутрь.

Отбросив лишние мысли, Амелия вздохнула и переступила порог.

* * *

В прошлую церемонию бракосочетания шестнадцатилетняя Амелия Грерогер была полна надежд на светлое будущее. Ужасно волновалась и боялась оступиться в проходе или наступить на шлейф платья. Жизнь только начиналась, и у алтаря ее ждал, как ей казалось, самый прекрасный, великодушный и добрый мужчина в мире.

В этот раз волнение длилось недолго. Сердце предательски ёкнуло при виде храма снаружи и еще несколько минут билось пойманной в сачок бабочкой, когда Амелия оказалась внутри. Пламя свечей, украшающих храм, колыхнулось от сквозняка, и вновь выпрямилось, когда двери за спиной невесты закрылись. В унисон с ними выровнялось и сердцебиение, стоило Мэл в полной мере осознать, что волнение не было связано с предстоящей церемонией, а лишь являлось отголоском воспоминаний. Ей не о чем было волноваться. Когда все решено — волнение бессмысленно.

Внутри так же не обнаружилось лишних людей. У алтаря в свете, казалось, тысячи свечей, стояли лишь двое: пожилой священник в золотой, того же цвета, что и ее платье, праздничной рясе и высокий мужчина в черном костюме-тройке, опирающийся на трость.

Увидев жениха, Амелия воздала хвалу вуали на своем лице во второй раз. Однако времени на удивление не было. Она выпрямила спину, приподняла подбородок, как приличествовало женщине ее положения в окружающей обстановке, и не спеша, но твердо пошла по проходу к алтарю.

Она не видела Рэймера Монтегрейна много лет. Десять-двенадцать, как минимум. В первые годы после свадьбы с Эйданом, когда Мэл еще бывала в свете, она встречала Монтегрейна на балах. Чаще в компании его высочества принца Конрада. И ни разу в обществе супруги, болезненно хрупкой темноволосой молодой женщины, которую впервые Амелия увидела уже в гробу, будучи вынужденной, как и многие люди их круга, присутствовать на похоронах несчастной.

Впоследствии под давлением Эйдана Мэл ещё изредка посещала балы, где изображала из себя счастливую жену. Рэймер Монтегрейн на светских мероприятиях больше не появлялся.

А после была война.

И теперь, увидев навязанного ей Гидеоном жениха, Амелия удивилась настолько, что не совладала с лицом, выражением которого, казалось бы, за годы несчастливого брака научилась управлять мастерски. Спасибо вуали, что ее реакцию удалось скрыть. Продемонстрировать свое изумление было бы крайне бестактно, а в данных обстоятельствах — недопустимо.

Рэймер Монтегрейн являлся прямым доказательством утверждения, что война не щадит никого. Не знай Мэл, кто перед ней, то ни за что не узнала бы в этом человеке ослепительного молодого аристократа с точеным профилем, который однажды до полусмерти напугал ее на балконе королевского дворца.

Во-первых, он был седым. В тридцать пять лет. Как старик. Почти полностью. Белые пряди перемежались со все еще темными, и в первое мгновение в полумраке храма Амелии показалось, что кто-то посыпал голову мужчины пеплом.

Во-вторых, трость, на которую Монтегрейн опирался, явно не являлась данью моде, о чем говорила и сама поза, и видимое напряжение в руке, крепко сжимающей рукоять.

В-третьих, Мэл не владела магией в общепринятом понимании этого слова. Ей досталось лишь ускоренное самоисцеление, стойкость к большинству известных болезней и умение видеть ауры других магов. У боевиков аура отливала красным, у целителей — зеленым, у менталистов — голубым. Яркость и насыщенность цвета зависели от силы дара.

Когда Амелия видела Рэймера Монтегрейна в прошлый раз, его аура сияла красными переливами мощного боевого мага.

Аура стоящего у алтаря мужчины не сияла, она просто была.

Тусклая, рваная, с неровными краями. А в районе колена, с той стороны, с которой он держал трость, магическая аура пропадала вовсе. Шла по всему телу, а к колену истончалась, будто проваливалась в черное ничто. Видеть подобное Мэл не доводилось, но и ее знаний хватило на то, чтобы понять: с подобным ранением опустошённому магическому резерву не суждено было восстановиться — Монтегрейн больше не владел даром.