— Уместны, — сказал человек в фартуке.
— Ладно, обед за счет фирмы.
— Очень мило с твоей стороны, Шейн, — сказал человек в фартуке. — Тогда пусть это будет «Арбутус».
Прежде чем вернуться к трупу, он решил побаловать себя чашечкой чаю.
Килмара стал звонить в Швейцарию.
Фицдуэйн отмокал в ванне, глядя, как покачивается на мыльной воде желтая пластмассовая уточка. Вот в чем недостаток душа: уточке поплавать негде.
Сквозь приоткрытую дверь доносилась музыка Сина О"Райады.
Фицдуэйн не слышал звонка. Он размышлял об О"Райаде — замечательном композиторе, который спился и умер, не дожив до зрелых лет, о Руди фон Граффенлаубе и о том, что из-за алкоголя и наркотиков самоубийства стали широко распространенным явлением. Правда, повешение выглядит гораздо более драматично. Его взгляд упал на уточку. Она низко сидела в воде. Неужели в ней дырка? Это было бы ужасно.
Он услышал смех Итен. Она вошла в ванную и стащила с горячей батареи полотенце.
— Это Шейн. Спрашивает, не можешь ли ты на минутку расстаться со своей уточкой. Ему надо с тобой поговорить.
Мокрой рукой Фицдуэйн взял телефон. На волосах его еще лопались мыльные пузырьки. Он дотянулся до регулятора громкости и приглушил музыку.
— Ты еще жив? — сказал он в трубку.
— Шутник, — проворчал в ответ Килмара. Был сырой мартовский вечер, и он битый час добирался к себе домой в Уэстмит. Настроение у него было паршивое, к тому же он боялся, что подцепил простуду.
— Есть успехи? — спросил Фицдуэйн. — Или ты просто хотел вытащить меня из ванны?
— Успехи есть, — ответил Килмара. — Врач из Корка согласен, но тебе придется съездить туда. Человек в Берне сказал, что они всегда рады воспитанным туристам, но когда я упомянул имя фон Граффенлауба, ему это, похоже, не слишком понравилось. И еще — если я не свалюсь с воспалением легких, как ты посмотришь на то, чтобы прогуляться утром до Шрузбури-роуд? Хочу поговорить о живых и мертвых. Улавливаешь?
— Не совсем, — сказал Фицдуэйн.
Три часа спустя Килмара почувствовал себя намного лучше.
В большом камине потрескивали дрова. Omelette fines herbes [3], салат из помидоров, немножко сыру, красное вино — приготовленное руками француженки, все это было замечательно. Он слышал, как на кухне жужжит кофемолка.
Он развалился в старом кожаном кресле с подголовником, близнецы устроились рядом. В своих пижамных штанишках и халатиках с изображением щенка Снупи они выглядели очень уютно; от них пахло мылом, шампунем и свежевымытыми шестилетками. Потом, когда остались позади крики, визги и неизбежное «папочка, мы же не можем пойти спать, пока наши волосы совсем, совсем не высохнут», он разговорился с Аделин. Как всегда, глядя нанес или думая о ней, он чувствовал себя счастливым.
— Но почему он хочет этим заняться, cheri? [4] — спросила Аделин. Она держала свой бокал с арманьяком так, чтобы на него падал свет от камина, и любовалась насыщенным цветом напитка. — Зачем Хьюго затевать это расследование, если ничего подозрительного нет, если не видно никаких причин?