К сожалению, не успел тогда убраться незаметно, пришлось весь вечер смотреть на заискивающие взгляды хозяина особняка и высокомерно самодовольные — служителя церкви. Впрочем, разве первый или второй смогли убедить его пожертвовать хотя бы цент? Зато молчаливый серьезный директор приюта, практически не участвовавший в разговорах, лишь раз коротко пригласивший всех желающих в свою обитель, заинтересовал его. Ведь он мог поверить во что угодно, кроме того, что кому-то может быть интересна судьба брошенных, никому не нужных детей. Во что угодно, кроме того, что можно переживать за каждого из них, как за собственного, выбивая всеми мыслимыми и немыслимыми способами лечение, средства на питание. Понимаете? Он никогда не знал случая, чтобы бескорыстно протягивали даже кусок хлеба, и поэтому, когда увидел собственными глазами всё, что сделал старик Арленс в приюте, когда увидел, с каким обожанием говорил о нём каждый ребёнок в этом месте, то впервые почувствовал уважение…сразу после откровенного изумления, конечно.
Наутро после его посещения директор обнаружил чек на крупную сумму денег вместе с коротким письмом-указанием обращаться в случае любой необходимости к Кристоферу Дэю. Он ещё долго стоял, вглядываясь в мелкий, не совсем аккуратный, будто нервный мужской почерк, вспоминая лицо этого мрачного мужчины во всём чёрном. Да, именно мрачного. Вспоминая, как невольно замер, когда тот поднял на него безучастный взгляд черных глаз и скучающе обвёл им переполненный зал особняка. Всё же первое впечатление может обманывать, так как в тот момент директор Арленс не испытал ничего другого, кроме желания поскорее оставить их компанию, чтобы быть как можно дальше от этого человека.
Мужчина спустился по красивой витиеватой лестнице с отделанными под золото перилами и сел в свой автомобиль, кивком приказывая водителю начать путь. Ему нравилось смотреть в окно в предпраздничную суету города. Нет, конечно, всё дело не в трепете перед наступающим Рождеством, в которое он не верил. Ему нравилось слушать городской шум, нетерпеливые сигналы проезжающих рядом машин, крики пешеходов и громкий детский смех. Он любил шум извне. Потому что с этим гулом устанавливалось абсолютное безмолвие в нём самом, потому что в такие минуты он, наконец, прекращал слышать змеиное шипение откуда-то изнутри.
Водитель остановил на светофоре, и мужчина увидел, как рядом с его машиной пробежал мальчик лет девяти-десяти. Босоногий и грязный в рваной куртке, цвет которой трудно было уже установить точно. Мужчина склонил голову вбок, цокнув языком, когда мальчишка споткнулся буквально в нескольких метрах от его автомобиля и упал. Большая, явно чужая шапка, слетела с его головы прямо на проезжую часть, обнажая длинные нечёсаные светлые волосы, а сам парнишка перевернулся на спину и начал отползать от прибежавшего и нависшего над ним разозлённым запыхавшимся коршуном человека в фартуке мясника.
Мужчина распахнул дверь машины, приказав водителю проехать вперёд, и двинулся к кричавшему громкие ругательства вперемешку с угрозами тучному мяснику. Он размахивал окровавленным топором прямо перед лицом бродяги, пытавшегося отползти ещё дальше и одновременно прикрыться ладонью от слюней, вылетавших изо рта обворованного им лавочника.
— Эй, остановись. — мужчина окликнул его, подняв бровь, когда тот недовольно оглянулся, явно желая послать куда подальше, но, видимо, оценив внешний вид приближавшегося, тот всё же процедил сквозь зубы.
— Идите куда шли, мистер. Я сам разберусь с этим ублюдком.
Он снова повернулся к мальчику, демонстративно переложив топор из одной руки в другу.
— Что, огрызок, думал, сможешь убежать? А вот не получилось. Давай сюда мои деньги, не то отрублю руку.
— Я сказал, остановитесь, — мужчина не кричал, он говорил уверенно и коротко. С приказными нотками в голосе, заставившими толстяка снова обернуться к нему, — Убери топор, — презрительно оглядывая костюм лавочника, — сколько он у тебя взял?
— Он не взял, этот…этот маленький грязный уродец украл все мои деньги, пока я обслуживал покупателя.
Мужчина посмотрел на всё ещё лежавшего на земле мальчика и нахмурился, кивая на продавца мяса.
— Это правда?
Сбоку раздался возмущённый возглас, обворованный всплеснул руками, видимо, оскорблённый тем, что его слова ставились под сомнение.
Мальчик сглотнул, глядя затравленно на возвышающегося над ними человека в чёрном элегантном пальто и таких же чёрных брюках из дорогущей мягкой ткани. Такие, наверняка, не колют кожу, как его простенькие, поношенные, из серой шерсти. Несмело кивнул, зажмурившись и ожидая какой угодно реакции — злости, безразличного ухода, оскорблений или долгих нотаций. Но только не того, что мужчина ловко наклонится к нему и выудит из-за пазухи небольшую коробку, в которой лежала вся выручка лавочника за день. Практически кинет её мяснику, как мячик собачке, и, сложив руки на груди, пренебрежительно махнёт ему ладонью, давая понять, чтобы тот убирался.
— Но…но как же…мне нужно показать этому…, - мясник, прижимая к себе драгоценную ношу, явно раздумывал, требовать ли наказания для воришки или убираться подобру-поздорову.
— Или ты сейчас уберёшься, — мальчик вздрогнул, невольно вжимая голову в плечи, хоть и понял: несмотря на то, что прохожий смотрел неотрывно, как-то странно на него, всё же обращался именно к пострадавшему, — или я верну твои жалкие деньги ему, — кивок в сторону сироты, — а завтра твою лавку некому будет открывать, — выразительный взгляд на топор в пухлой ладони мясника.
Тот приосанился, видимо, желая ответить, но всё же, здраво оценив собственные силы, как-то осунулся и поспешил удалиться быстрыми шагами, периодически нервно оглядываясь назад.
— Вставай, — а вот это уже ему, мальчику. И ребенок медленно встал, продолжая смотреть в лицо своего спасителя. В горле застрял комок, когда тот слегка склонился, внимательно разглядывая его, и мальчик заметил, как расширились зрачки мужчины, и стали ещё более тёмными глаза, — не плачь, я ненавижу слёзы, — длинные пальцы стёрли слезу с чумазой щеки, — пойдём, я тебя накормлю.
Мальчик очень хотел покачать головой, он мысленно отказался несколько раз, чувствуя, как зарождается неконтролируемый страх внутри…но вместо этого, словно загипнотизированный, покорно кивнул и медленно пошёл к машине, на которую повелительным жестом ему указал незнакомец.