Теория Дарвина о происхождении рифов произвела в научном мире впечатление разорвавшейся бомбы. Сто раз опровергнутая и сто раз вновь подтвержденная, она наконец окончательно восторжествовала.
Но оставим геологию. Поспешим к самим кораллам и мысленно совершим подводную прогулку по живым рифам. Мы попадаем в сказочный мир, ошеломляющий яркостью красок, разнообразием и причудливостью форм, богатством жизни. Кажется, природа вложила в создание этого райского уголка все свои творческие силы, всю свою изобретательность, породив огромное видовое разнообразие. По щедрости и изобилию жизни рифы можно сравнить разве что с влажными тропическими лесами.
Разнообразие кораллов поистине безгранично. Одних только строителей, занимающихся возведением самих рифов (их называют мадрепоровыми шестилучевыми кораллами), свыше 2500 видов. Правда, большинство из них попадаются не слишком часто и основу подводного пейзажа образуют всего полтора-два десятка видов. Но и при таком положении в размерах, форме и строении колоний наблюдается большое разнообразие. Они могут быть гигантами и карликами, монолитными и ветвистыми, гладкими и сплошь пористыми, столбчатыми и кустистыми. Кроме того, один и тот же вид в разных условиях, главным образом в зависимости от глубины и движения вод, может значительно варьировать в размерах и форме колоний.
Подводный пейзаж на рифах при всей яркости и разнообразии красок подчиняется правилам строгой гармонии. Можно целиком согласиться с бельгийским зоологом Бернаром Горским, автором недавно вышедшей великолепной книги-альбома о мире кораллов, который считает, что первый закон этого мира — красота, эстетичность, заставляющая человека широко раскрывать глаза.
Опустившись в воду с внешнего (прибойного) края рифа на глубину 3–5 м, мы оказываемся в настоящих джунглях. В великом беспорядке теснятся здесь густые «кусты» и «деревца» всевозможных очертаний и разного роста. Одни из них отдаленно напоминают цветущие кусты сирени, другие — молодые елочки, сосенки, кустики туи и можжевельника или заросли араукарий. Они чаще сочного ярко-зеленого цвета, но попадаются и оранжево-желтые, словно тронутые дыханием осени. Сверху и с боков над ними нависли живые груды колоний, будто навес из виноградных лоз, прикрывающий дворик от жаркого солнца. А вот совсем гладкие, точно только что подстриженные заботливой рукой садовника кустики. Среди них есть совершенно круглые, слегка вытянутые, а есть с весьма витиеватыми контурами, напоминающие каких-то сказочных исполинов. Иногда массивные глыбы кораллов кажутся покрытыми бархатом изумрудного или шоколадного цвета, на живом ворсе которого мерцают частые голубые звездочки крошечных щупалец.
Проплыв всего несколько десятков метров, мы попадаем совсем в иной ландшафт. Перед нами словно заросли саксаула: те же голые, лишенные листьев ветви, торчащие вверх, тот же монотонный серый цвет. Но такие скучные леса на рифах редкость. Можно подумать, что они существуют специально для усиления контраста.
Между «кустами» и «деревьями» вьются «дорожки», то суживающиеся в едва заметные тропинки, зажатые между неприступными стенами джунглей, то вовсе исчезающие в сумраке какого-нибудь грота, а то переходящие в «лесные поляны» и «пойменные луга». В спокойных водах лагуны поляны часто посыпаны песком, а в открытом море густо поросли сочной морской травой. Траву имитируют тоже кораллы. Это нежные альционарии. Только «травинки» у них потолще. Скорее это сосковидные выросты, напоминающие ворс пушистого паласа. Ступаешь по такому паласу и чувствуешь, как ноги мягко погружаются в скользкую, податливую массу. Выросты могут быть зелеными, розовыми, сиреневыми пли серыми.
Сплошь и рядом среди полян торчат кочки, поросшие высокими метелками отцветших «злаков». Метелки все время колышутся, словно ковыль на ветру. Это голодные кораллы выставили свои бесчисленные длинные щупальца. Такие же щупальца, разве только покороче, высовываются из каждой ячейки кораллового кустика, наподобие лепестков цветка обильно цветущего растения. Стоит погладить такой кустик рукой (конечно, одетой в перчатку!), как все цветы тотчас исчезают, и на минуту коралл становится гладким, прилизанным.
Немного придя в себя после первых восторгов, мы сможем заметить более частные, но не менее поразительные творения природы. Вот на подводном склоне выросла «цветная капуста». Только в отличие от обычной она коричневая с голубым или сиреневым нале-том. Это так называемая монтипора фолиоза. А вот лежит шаровидная колония, своей покрытой извилинами поверхностью напоминающая головной мозг. Эти кораллы так и называют кораллами-мозговиками. Есть на рифах и свои «грибы». Одни из них и по внешности, и по размерам уподобились обыкновенной сыроежке, с той лишь разницей, что их шляпка перевернута пластинчатой стороной вверх. Под нее подделываются одиночные кораллы фунгии (в переводе с латинского это и означает «грибы»). Когда шляпка достигает 2–3 см в диаметре, ножка обламывается. Шляпка, упав на дно, начинает самостоятельную жизнь, а на бывшей ножке вырастает новая шляпка. Таким простым способом этот коралл размножается. Некоторые фунгии вырастают до 30–35 см в диаметре. По цвету они обычно желтовато-охрисгые, а край шляпки нередко розовый. Другие «грибы» похожи на трутовиков, только размеры у них совсем не грибные (они достигают иногда 3–5 м в диаметре). Эти кораллы относятся к роду акронора.
Поглубже, там, куда не доходит волнение прибоя, та же акропора разрастается в нежные ветвящиеся колонии, с виду похожие на елочки или колючий кустарник. Обильно ветвятся здесь и другие кораллы. Некоторые виды приобретают причудливые очертания и напоминают граммофонные трубы с волнистыми краями, огромные воронки, вазы, кубки. Форма других совершенно не поддается описанию. Из роговых кораллов попадается красный органчик, названный так потому, что его тело образует ряд параллельно идущих труб. Все это феерическое скопление живых тел создает необыкновенно красочную картину. Между скромными буро-коричневыми и зелеными массами яркими пятнами выделяются карминно-красные поциллопоры и дендрофилии, кремово-желтые и огненные милле-поры, фиолетовые альционарии (это уже мягкие кораллы) и небесно-голубые солнечные кораллы.
Подводные пещеры и гроты, которых особенно много на крутых склонах рифов, тоже не пустуют. Исследователи океана сравнивают их живое убранство с миниатюрными японскими садиками. Помимо кораллов их стены украшают кустики разнообразно окрашенных мшанок и зелено-бурые гидроиды, мясистые оранжевые и розовые асцидии, пурпурные губки.
Чем глубже, тем более тонкими и изысканными становятся формы ветвистых кораллов, хотя сохраняются и очень массивные столбчатые колонии. На глубине 35–40 м рифостроящие кораллы исчезают, уступая место изящным и все более вычурным колониям с тонкими длинными ветвями. Одновременно начинают преобладать сочные красные и оранжевые цвета, своей яркостью напоминающие картины Матисса. Палитра теплых красных тонов столь богата, что невольно задаешься вопросом: зачем такое обилие оттенков там, где царит вечный сумрак? Разве что расточительная природа готовила сюрприз специально на тот случай, когда исследователь подводного мира разгонит мрак лучом мощного прожектора?!
Но вернемся ближе к поверхности, к свету и дополним рифовый пейзаж последними деталями. Завершают картину подводного сада так называемые мягкие кораллы, актинии и многие другие морские животные. Вот у подножия уступа пышно разрослись огромные лилово-розовые и желтые горгонарии с ниспадающими веерами ветвей, похожих на страусовые перья. В красоте им ничуть не уступают величественно-изящные морские лилии (они относятся к типу иглокожих), горделиво приподнявшие свои перистые лучи. Их таки хочется сравнить с экзотическим папоротником или саговником, которые на лето вкапывают в землю вместе с кадушкой для украшения клумбы. Повсюду натыканы губки всевозможных цветов и оттенков, то в виде чаш или кубков, то в виде широких блюдец и мелких тарелок.
Всего удивительнее, что даже черви, столь невзрачные на земле, на рифах преобразились в красавцев. Одни из них, спрятав свое тело в трубчатые известковые домики, выставили наружу пышные султаны красных или белых щупалец, другие украсили себя частыми пушистыми щетинками, уподобившись мохнатым гусеницам (их поэтому и называют многощетинковыми). О красоте и многообразии морских червей можно было бы написать целую книгу.
Нельзя забывать и об актиниях. То однотонные — пурпурные или изумрудно-зеленые, то двухцветные, с венчиком розовых или фиолетовых щупалец, они похожи на распустившийся цветок хризантемы. Эти одиночные цветы иногда раскидывают свои лепестки на 2–3 м в окружности (такова актиния стоихактис). В общем живые рифы поистине напоминают волшебный сад из сказок Шехеразады!
Совсем иной облик кораллов у прибойной кромки рифа. Здесь вся их жизнь подчинена вечной борьбе с натиском морской стихни. От их способности противостоять разрушительному накату волн зависит существование остальных колоний и рифа в целом. Подсчитано, что при скорости ветра 70 км в час на 100-метровую полосу рифа при каждой волне обрушивается две тысячи тонн воды. Такой титанический удар повторяется пять раз в минуту, или 7200 раз в сутки! А что же сказать о штормах, приносимых тропическими циклонами?!
Чтобы устоять и выжить в таких условиях, кораллам приходится наращивать очень толстый и прочный известковый скелет и придавать ему компактные, обтекаемые формы. Мы встречаем у кромки плотно сросшиеся многоярусные нагромождения, образованные шаровидными или уплощенными колониями поритов, орбицелл, фавитов, массивных мозговиков, колючих галаксей. Скелет некоторых колоний, например акропоры, пронизан порами и напоминает решето. Набегающие и откатывающиеся назад волны свободно проходят сквозь отверстия, не разрушая постройку. На время отлива полипы этих кораллов могут глубоко втягивать свои тельца внутрь колония и переносить непродолжительное обсыхание с поверхности. Отдельные виды (турбинарии, нодобацпи), неспособные втягиваться, строят колонии в форме чаши, в которую запасают воду.
И все же вода и разные организмы частично разрушают край рифа, а волны переносят его обломки дальше от прибойной полосы в сторону берега. Здесь они цементируются коралловым песком, погибшими водорослями, образуя широкую каменистую полосу, почти лишенную живых кораллов. За ней начинается тихая лагуна, у кораллового населения которой свой особый облик. Кораллы, как правило, не образуют здесь сплошных зарослей, а растут отдельными деревцами и кустиками пли просто свободно лежат на песчаном дне. Спокойные воды позволяют отдельным формам образовывать чрезвычайно ветвистые колонии. Кроме уже знакомых нам видов здесь попадаются полушаровидныс эуфилип, достигающие иногда метра в диаметре, ячеистые павоны, причудливо ветвящиеся, словно «оленьи рога», поциллопоры.
Теперь, когда мы в общих чертах представляем себе облик кораллов, не приходится удивляться, что их очень долгое время считали морскими растениями, микроскопические «цветки» которых тотчас же вянут на воздухе. В XVIII веке установили, что мягкое тело полипов — животного происхождения, но образование скелета по-прежнему продолжали считать делом растений. Кораллы стали относить к зоофитам, что в переводе означает «животные-растения». Такой точки зрения придерживались и великие систематики Карл Линней и Жорж Кювье. Истинная природа этих удивительных созданий была раскрыта лишь в середине XIX века.
Любопытна и история самого слова «коралл». Оно происходит от греческого korallion, в свою очередь производного от korax, что значит «крюк». Древнегреческие пловцы-ныряльщики добывали кораллы для знати с помощью специальных крюков, отрывая ими «морские растения», росшие на береговых склонах Средиземного моря на глубине больше 20 м. В течение столетий твердые огненно-красные куски этого «растения», обработанные лучшими мастерами, считались самыми ценными украшениями. За ними и закрепилось название «коралл». Но красный коралл Средиземного моря (его относят к восьмилучевым кораллам), с постройкой Суэцкого канала проникший даже в Красное море, не способен образовывать рифы.