Древние шотландцы жили в самой сырой пустыне мира, растительность которой ограничивалась низкорослыми кустиками и вереском — леса давно были сведены стадами овец и оленей. Именно их — овец и оленей — старательно разводила местная знать (в том числе англичане) ради охоты. Поддерживать поголовье оленей считалось делом полезным даже среди местных, шотландских землевладельцев, поскольку это помогало выкачивать деньги из приезжих и охотников. Собственно, ни на что другое голые холмы не годились, тем более что прибыль от охотников была куда как больше, чем от торговли древесиной, которую еще надо было вырастить.

Стирлинг и забыл, что шотландские холмы были покрыты когда-то девственными лесами, в которых клубились туманы и клокотали горные ручьи. Редкие солнечные лучи начали пробиваться сквозь просветы в облаках, окрашивая древесные кроны золотом. Пространство в добрую сотню ярдов перед крепостными стенами было очищено от деревьев с целью лишить укрытия любую армию, которая попыталась бы взять Кэр-Удей штурмом.

Сотня верховых воинов-катафрактов уже поджидала их у ворот. Всадники сидели на массивных лошадях, должно быть, прямых предшественниках тех, на которых ездили средневековые рыцари. Появление Анцелотиса и Арториуса было встречено громкими криками, от которых с деревьев сорвались и закружились в воздухе потревоженные вороны. Всадники колотили ножнами мечей по щитам. Пока ошеломленный Стирлинг приходил в себя, Анцелотис отсалютовал им в ответ. Еще больше поразило Стирлинга то, что лица многих всадников носили ярко выраженные восточные черты — а те, у кого глаза не были раскосыми, смахивали скорее на уроженцев Ближнего или Среднего Востока. Возможно, иранцев. В общем, все это сильно напоминало конницу Чингисхана или дезертиров из армии Дария, перенесенных рукой какого-то шаловливого божества в холмы Шотландии.

Стирлинг таращился на это азиатское воинство, пытаясь уразуметь, откуда, черт возьми, они здесь взялись. Ответ Анцелотиса поразил его как удар молнии: сарматы! В памяти сразу же вспыхнули фрагменты лекций по военной истории. Сарматские кавалеристы… Тысячи диких конников, сарматов и аланов, от венгерских равнин и до русских степей, даже до среднеазиатских казахов и узбеков, вступали в римскую армию, в основном в кавалерию, — и эти катафракты сделались самым грозным оружием Арториуса, равного которому не было у его противников-саксов. Это превосходство сохранялось у бриттов еще полсотни лет; так, во всяком случае, утверждали историки. Черт, да этих сарматов здесь, в римской Британии, должно быть, не одна тысяча, охраняющих стены Адриана и Антония…

Верно, произнес у него в сознании голос Анцелотиса. Пятнадцать тысяч сарматов, если верить записям, были посланы римлянами охранять границы. И очень многие из них решили, что Британия устраивает их гораздо больше, чем Италия, вот и остались, когда Рим вывел свои легионы сотню лет назад. Остались и переженились на местных девушках, сумевших укротить их дикие сердца.

Стирлинг не нашелся, что сказать. Едва ли не лучшие наездники древнего мира, сарматы не спасовали ни перед скифами, ни перед персиянами, германскими племенами, галлами, парфянами из пустынь Ближнего Востока и карфагенянами из Северной Африки. На протяжении полутора тысячелетий, отделявших родное время Стирлинга от этого, кровь людей, избравших Британию своей новой родиной, должно быть, настолько смешалась с местной, что не оставила и следа в генофонде.

Однако в пятисотом году от Рождества Христова со времен вывода римских легионов едва миновало сто лет, а столетие — не срок для генетических изменений. На некоторых боевых вымпелах и щитах виднелись символы — скорее всего сарматские, поскольку держали их только воины с азиатскими чертами. Большинство копий украшалось бронзовыми драконьими головами, к которым крепились матерчатые хвосты, развевавшиеся по ветру точно аэродромные флюгера-«колдуны». Что же до эмблем на щитах… Меч, вонзенный в камень, изрядно потряс его. Интересно, подумал он, насколько этот образ связан с легендами о короле Артуре?

Арториус, дукс беллорум, во главе сарматских катафрактов?..

Когда Арториус был еще совсем молод, беззвучно пояснил Анцелотис, когда ему не исполнилось еще и семнадцати, но он уже выказывал задатки мудрого и удачливого военачальника, он убедил сарматов Гододдина отказаться наконец от своих языческих идолов и принять христианство. Тогда и начали они отзываться о нем как о муже, который выдернул сарматский меч из священного камня, настоящем боевом вожде, который заменил многовековую святыню их племени новым богом и новыми обрядами поклонения. Еще они говорят, что он единственный из смертных достоин пить из их священной чаши — достаточно схожей с нашим, христианским Граалем, так что им не так уж и сложно было принять нового бога Арториуса. Ну и еще, конечно, не повредило и то, что Утэр Пендрагон был их племени…

Стирлинг зажмурился. Стоит ли удивляться, что Арториус похож скорее на евразийца, чем на бритта?

О да, согласился Анцелотис, он из них, и они знают это. В бою под его командой они идут на такое, о чем даже не думали бы, отдавай приказы, скажем, мой брат, король Лот. Эти люди пойдут за Арториусом куда угодно, а если потребуется, с радостью умрут за него. В их глазах он король королей, такой король, каким мне не стать никогда, — больше, чем дукс беллорум бриттов; больше, чем их командир. Они отдали ему на сохранение свои бесценные души, и он ни разу не обманывал их доверия.

И не обманет, ошеломленно подумал Стирлинг. Артур, царь кочевников-сарматов… То-то порадовались бы историки, узнай они происхождение легенды о мече в камне…

Он внимательнее пригляделся к самим всадникам. Одеяния кавалеристов не уступали пестротой их национальной принадлежности. Большинство щеголяли шлемами, в том числе еще римских времен — напоминавшими надетую задом наперед бейсбольную кепку с защитными металлическими пластинами у щек по бокам. Встречались также шлемы, представлявшие собой кельтскую вариацию на эту же тему, — с заостренными, напоминавшими козьи рога металлическими выступами. Довольно много шлемов и того, и другого видов украшалось перьями, с которыми владельцы их казались выше и свирепее.

Почти все катафракты были одеты в плотно облегающие шерстяные штаны в яркую шашку или клетку, перетянутые на лодыжках шнурками поверх высоких кожаных башмаков. Одни нарядились в шкуры диких животных, другие в тканые или кожаные куртки, поверх которых надевались римские панцири или кольчуги — угрожающе поблескивавших на солнце панцирей было больше. Что ж, в конце концов, сарматы служили в римской тяжелой кавалерии уже несколько столетий, еще со времен до Рождества Христова.

Оружие их также отличалось изрядным разнообразием — от саксонских боевых топоров до копий, как одноглавых, так и трезубцев с типичными кельтскими, чуть прогнутыми остриями. Еще Стирлинг увидел тяжелые римские мечи, пики, дротики, даже короткие сарматские луки и колчаны со стрелами. Обитые железом деревянные щиты — продолговатые, немного выпуклые овалы — украшались яркими изображениями, непривычной глазу смесью христианских и языческих символов. Оружие тоже украшалось серебряным орнаментом, прежде всего рукояти мечей и кинжалов. Богатство отделки менялось; впрочем, даже наименее украшенное оружие не становилось от этого менее смертоносным. По крайней мере никакой церемониальной ерунды здесь и в помине не было.

Большинство лошадей тоже защищались по меньшей мере круглыми железными или бронзовыми бляхами на широкой кожаной сбруе, а иные и пластинчатыми панцирями, как и их седоки. Ярко окрашенные потники цветами перекликались со штанами седоков. Сами седла тоже имели необычную форму: толстые кожаные выступы защищали ноги седока от ударов спереди и сзади. На эти же похожие на рога выступы навешивались оружие, бурдюки с водой и прочая амуниция.

Почти сразу же взгляд Стирлинга задержался еще на одной детали: массивных железных стременах. Это снова поразило его, что заставило Анцелотиса вновь усмехнуться. Славную штуку изобрели наши сарматские катафракты, а? Саксы не меньше твоего поразились, увидев стремена в тот раз, когда мы впервые врезали им как следует. Понимай римские центурионы, добавил он со смешанным чувством гордости и горечи за потраченные жизни и усилия, значение кавалерии так, как мы, бритты, — как знать, может, они и сохранили бы свою империю.

Стирлинг внутренне согласился с этим. Римские генералы славились своим неумением рационально использовать кавалерию. Что ж, Арториус, Анцелотис и их сарматы явно избежали этой ошибки.

Тут внимание Стирлинга привлекла медноволосая красотка в подбитом мехом плаще — та самая, что тайно навещала его сегодня. Она уже сидела верхом на лошади поменьше, более подходящей ее хрупкому сложению, чем массивные битюги латников-катафрактов. Пэлфри — так позже назовут эту породу легких, изящных верховых лошадей. Она сидела в седле непринужденно — умение ездить по-амазонски явно не было ей в новинку. В общем, она производила впечатление столь же искушенного наездника, что и сопровождавшие ее воины; даже меч висел у нее на бедре самый что ни на есть настоящий, хоть и небольшой.

— Ганхумара. — Арториус почтительно, как подобало по этикету, поклонился даме, прежде чем с помощью своего знаменосца облачиться в доспехи и шлем. Золотой штандарт Арториуса явно делался с оглядкой на легионерских орлов — с той только разницей, что для легионера орел служил личным богом и оберегом, а дракон объединял эту римскую традицию с присущим исключительно бриттам национальным символом.