Малашицкая, видя все это, достала с печки кисет, приготовленный для сына. Подумала, где можно взять какой-нибудь клочок газеты: своих она не получала, а читать фашистские — душа не принимала. Открыла комод, там под бельем лежала газета, постеленная еще с довоенных времен, оторвала от нее чуток.

Солдат скрутил цигарку, закурил. Потом с придыхом, страшась раскашляться от перехватившего дух самосада, спросил:

— А скажите, почему это вы ко мне так хорошо сейчас отнеслись? Я ведь… в какой дом не зайду — отовсюду гонят, смотрят с ненавистью. А вы…

— А чего я? — Малашицкая вздохнула. — И вы — человек.

С тех пор солдат стал часто заходить к Дарье Александровне. В одно из посещений попросил вдруг проводить его в лес к партизанам. Обрадовалась Дарья просьбе, но вид сделала, что не поняла его, и, как говорила про весенний сбор клюквы, когда она, ядреная, особенно радует глаз, так и продолжала. Однако, едва солдат собрался уходить, сунула ему письмо, благо понимал он по-русски.

— Прочти…

Он развернул, пробежал глазами, внимательно посмотрел на Малашицкую и разом переменился в лице: побледнел, посуровел…

Внутри у старой женщины все похолодело. «Господи, неужели не тот? Тогда зачем ему понадобились партизаны? — Ей припомнились частые приходы в последнее время оккупантов в Сошно. — Как это я раньше не сообразила?»

Солдат, не торопясь, прочитал письмо и вновь уставился на Малашицкую. Что-то неприятное было в его тяжелом взгляде, в шумном, прерывистом дыхании.

«Точно… не тот! Вот дуреха!» В ушах неприятно зашумело, зазвенело, а после опять услышала его глуховатый голос:

— Письмо возьму с собой, дружку покажу. Завтра зайду.

Что и как ответила — не помнила. Пришла в себя, когда с улицы послышался конский топот и в открытое окно ветер принес запах полыни. Постояла, подождала, пока все стихнет, и вышла из хаты. Огородами, кустарником, чтобы не видели соседи, пробралась в лес.

— Дарья Александровна? — удивился Бабаевский, увидев ее.

— Я, Николай, я, — прошептала, — пришла посоветоваться.

И стала рассказывать о случившемся. Рассказывала торопливо, подробно.

— Ты понимаешь, не понравился он мне. Уж больно вид у него был страшный, когда читал письмо.

Бабаевский мягко улыбнулся.

Малашицкая вспыхнула. От внезапной злости дышать стало нечем.

«Ему, видите ли, смех, а тут!..» Хотела наговорить, накричать, но не успела.

— Вы, Дарья Александровна, — продолжая улыбаться, сказал Бабаевский, — успокойтесь. Признаться по совести, я другой реакции на письмо и не представлял. Сами поймите, человек просит проводить к партизанам, значит, думает о связи с ними, а может, о переходе. И все благодаря вам. Но одно дело думать о партизанах и совершенно другое вступить с ними в связь, начать действовать. Так что будьте спокойны, все развивается как положено. Кстати, увидите его, передайте, что я хочу с ним поговорить.