Позже она пройдёт, сменившись неловкостью, но некоторые случайные знакомства такого рода тянутся ниточками через всю жизнь. И вот уже люди раскланиваются, встретившись на улице, а через год-другой, быть может, общаются уже вполне по-приятельски, встречаясь для партии в вист.

– Вот и всё, – разделяя слова, сказал Сэмен Васильевич и замолк, положив руки на тросточку с рукояткой причудливой формы, и невидящими глазами выглядывая куда-то в синеющие безоблачные небеса. Стоя посреди расходящейся толпы подобно гранитному валуну, он был необыкновенно одинок, и молчаливое это одиночество никто не решался нарушить. Толпа обтекала его, пока не рассеялась окончательно.

– Всё, – будто встряхнулся он, – дорогие моему сердцу люди плывут в далёкую Африку, а у меня…

Он щёлкнул крышкой часов.

– … дела.

Наклонив голову, мужчина прислушался, и где-то далеко зазвучали сухие, резкие хлопки винтовочных выстрелов. Корнейчук выразительно приподнял бровь, но смолчал, всей своей живой мимикой задавая вопрос.

– Немножечко, – отмерил пальцами четверть дюйма Сэмен Васильевич, – самую чуточку и даже немножечко меньше.

Корнейчуков выразил мимикой лёгкий скепсис, и Сэмен Васильевич даже восхитился подобным талантом.

– Ви мине сильно льстите, – усмехнулся он кривовато, – всего моего авторитета хватило только на чуточку задержать начинающийся бардак, штобы его осколками не зацепило Песю с детьми. А што я отдал за эту чуточку, я вам даже не хочу и не буду говорить, шоб мине не стало плохо от жадности и жалости к сибе!

– И кто? – поинтересовался Николай, вслушиваясь в звуки стрельбы.

– Анархисты, будь они… – проглотил ругательства Сэмен Васильевич, – и не смотрите на мине так! Я вполне за всё хорошее против всего плохого, но эти шлемазлы могут устраивать только террор и гореть глазами и идеями! И ладно, когда они горят сами, так эти полупоцы втянули в свои игры народ!

– А шо эти сопляки[67] могут дать людям? – склонив чуть голову набок, он уставился на молчащего Корнейчукова, – Если горение и идеи на сильно потом отодвинуть, то шо останётся? Помимо террора и фраз о том, штоб всем резко стало хорошо, там нет ровно ничего! Это не марксисты, которые хотя бы последовательны в своих действиях и делают правильные вещи за рабочий день и социальные гарантии!

– Рано… – с тоской сказал Сэмен Васильевич, разом поникнув плечами и настроением, – и люди не те, которые надо. Будет много крови, а толку… постреляют полицейских и казаков, пожгут полицейские участки, освободят тюрьмы, и… всё. А потом введут войска, и при необходимости раскатают кварталы артиллерией. И ни-че-го достигнуто не будет, ничего!

– А марксисты чем лучше? – не поворачивая головы поинтересовался Корнейчуков, вслушиваясь в город.

– Организацией! По части террора они не так штобы и да, а вот когда террор начинает перерастать в нечто более интересное…

– Коля… Николай Иванович! Ты случайно не марксист? – поинтересовался Сэмен Васильевич, сцепив руки на трости и сощурившись от солнца.

– Хм… читал, – признался молодой человек, умалчивая о том, что продвинулся он очень недалеко, да и не так чтобы много понял, – и не только Маркса.

– Коля… Николай Иванович…

– Просто Коля, – перебил Корнейчуков, имеющий серьёзные проблемы с отчеством, – или Николай, как угодно.

– Тогда я Сэмен, – уголовник схватил руку молодого человека и затряс энергично.