Привычный оркестр и его бессменный дирижер – бессонная ночь – по-прежнему оглушают мое сердце, но сквозь стремительные звуки музыки теперь я слышу гитару. Она ведет за собой трубы и валторны, барабаны и контрабас… Скрипки не слышно: видимо, она уступила место простой, более демократичной подруге. Гитара – это моя душа. Твоя – фортепиано, моя – гитара. И я понимаю, что ты продолжаешь писать историю нашей семьи в своих песнях, несмотря ни на что:
«Если вы не сможете оглянуться назад на проявленную любовь и внимание к своей семье, то вы на самом деле ничего не сделали», – это сказал Элберт Хаббард, американский писатель и философ.
Как умно и как точно сказано! И главное – к тебе частица НЕ не имеет никакого отношения! Теперь, когда я более внимательно всматриваюсь в прошлое, я понимаю, что ты сделала в жизни и искусстве так много, возможно, потому что умела проявить любовь и внимание к своей семье. Раньше я не задумывался об этом. Как и о многом другом.
А ты теперь понимаешь это, Юля?
Юля,
сегодня мы посвятили день экскурсии по Иерусалиму. Молились за упокой твоей души в храме Гроба Господня, построенном на том месте, где принял мученическую смерть Иисус Христос. Стоя перед распятым Христом, я подумал, что каждый человек рано или поздно становится мучеником. А если ты взлетел чуть выше наблюдающей за тобой толпы – готовься защищаться от ее камней…
Как у Иисуса Христа.
Как у нас с тобой.
Когда ты, работая днями и ночами, добиваешься результата и, довольная собой, с нетерпением ждешь показа отснятой композиции, а тебя вырезают по непонятной причине – разве это не мука?
Когда кто-то без повода нагло заявляет, что на этом телевизионном канале ты петь не будешь никогда, а ты даже не понимаешь причины такого отношения к тебе – разве это не сжигает душу своей несправедливостью?
Когда ты понимаешь, что равных тебе в этом конкурсе нет, а тебе ставят низкие баллы, при этом энергично восхваляя твой талант, – разве это не испытание на прочность?
Когда ты, разлюбив, мучаешься от сознания того, что это неправильно, но не можешь ничего поделать с собой, – разве это не высочайшая степень человеческого страдания?
В творчестве. В любви. В жизни.
Христос принимал все муки самоотверженно и стойко. Когда Его распинали за правду и талант, Ему было тридцать три. Он нес людям свет, и это давало Ему силы. Тебя начали распинать гораздо раньше. И распинали до ухода. А ты… Ты только улыбалась своей светлой улыбкой.
Каждый раз.
Все понимаю, Юля: Бога и человека сравнивать нельзя. Но уход в вечность делает равными Бога и человека. «И тогда люди будут подобны богам…» Кто это сказал? По-моему, Горький. Наверно, он осознал это в ситуации, подобной нашей. И именно здесь, в Иерусалиме, я вспомнил эту фразу с неожиданным для себя чувством. И, прикоснувшись к Стене Плача, не почувствовал облегчения, которое испытывают здесь многие паломники. Видимо, еще слишком свежа рана, чтобы святые камни могли облегчить боль потери…
С чем могут сравниться муки родителей, переживших любимое дитя, Юля?