Изготовленный приятелем отца меч имел узкое, но длинное обоюдоострое, с чуть закругленным концом лезвие из полированной стали, простую крестообразную гарду и рукоять, оплетенную кожаным ремешком. В навершии рукояти был вклеен крупный ярко-красный кристалл из сломанной маминой сережки «от Сваровски».

Марсель Фанисович долго сопротивлялся такой замене реквизита. Из соображений техники безопасности. Но, не сумев переубедить и переупрямить упершегося рогом молодого человека, в конце концов плюнул на все. И заявил, что если они тут и поубивают друг друга этой хреновиной, то сами в том и будут виноваты. Чем несказанно порадовал Ярика. Еще бы — в отличии от деревянного, этот меч будто бы сам просился в руку и ложился в ладонь, словно влитой. Да и на сцене он смотрелся более реалистично. Кому-то меч и мог показаться тяжеловатым, но для парня, имеющего к своим пятнадцати годам почти сто восемьдесят роста и регулярно посещающего тренажерку, его вес был практически неощущаем.

Однако стоило только подвесить меч на пояс, как он тут же превращался из сказочного оружия во вредную и неудобную железяку, так и норовившую за что-нибудь зацепиться при ходьбе. А то и вовсе, попав между ног, отправить своего хозяина в недолгий полет на пол. Вот и покоился до выхода на сцену, зажатый левой рукой, подмышкой.

— Сейчас, подожди минутку, — небрежно отмахнувшись от брата, Ярослава закончила с прической и переключилась на украшения. Проверила серьги, поправила какие-то висюльки на ожерелье.

И то, и другое досталось ей в наследство от прабабушки. Позолоченное серебро, щедро украшенное огромным количеством больших и маленьких блестящих кристаллов сиреневого цвета. Папа сказал, что это аметист, и что в семидесятые «совдеповские» годы такие украшения были очень даже модными и недешевыми. Да и как память о прабабушке украшения были дороги. И мама очень просила быть с ними поаккуратнее и беречь, как зеницу ока.

Аметисты прекрасно сочетались не только с огромными синими глазами девушки и ярким сценическим макияжем, но и с ее красивым нарядом. А в блестящих перламутровых туфлях на высоченных каблуках Ярослава и вовсе была неотразима. Настоящая принцесса. Разве что без короны.

— Какая минута?! — начал закипать брат. — Мы и так уже опаздываем! Сейчас нам Марсель весь мозг вынесет!

— Ты мне его раньше весь вынесешь, зануда.

— Я зануда? — потерявший терпение Яромир спустился к сестре и, ухватив ее за рукав платья, потянул за собой вверх по лестнице. — А ну-ка, пошли уже! Давай-давай, шевели колготками!

— Совсем обалдел!? Отцепись, ненормальный! — девушка попыталась освободиться, дёрнувшись в сторону. Ткань рукава затрещала, но выдержала, не порвалась.

Зато нога Яромира соскользнула со ступеньки. Теряя равновесие он нелепо взмахнул руками, но сестры не отпустил. А вот выпавший из-подмышки меч звонко брякнулся на лестницу.

— Ты что делаешь, дебил? Платье мне порвать решил? — крайне возмущенная Ярослава уже из чистого принципа рванула вниз, потянув за собой юношу, и так с трудом удерживающегося на ногах. — Отпусти!

— И не подумаю! Тоже мне, поэтесса. Решил-дебил, — по-прежнему не выпуская сестры, парень нагнулся к мечу и подхватил его свободной рукой. — Сама такая. Пошли, говорю.

— А я говорю — руку свою убери. Не дай бог что-нибудь мне испортишь сейчас! Вон, тушь уже в глаз попала...

Почти дотянувшись до зеркала, девушка взглянула на свое отражение. Да так и застыла, широко распахнув от удивления глаза и открыв рот.

— Ой, мамочки, что за... — почти шепотом пробормотала она, а потом взвизгнула так, что по пустым коридорам прокатилось эхо.

— Сдурела что ли!? — опешил чуть не оглохший брат. — Ультразвук свой отключи. Паука что ли увидела?

Выглянув из-за сестры, он посмотрел на зеркало.

И словно пол качнулся у него под ногами. До того всё показалось совершенно немыслимым и невообразимым. Их отражений больше не было. И вообще ничего больше не было, кроме серо-черной мутной пелены, клубящейся за зеркальной поверхностью, словно густой дым или грозовые тучи. И это при том, что вокруг оставался все тот же залитый ярким светом коридор дома культуры.

Еще немного, и напрочь ошалелый Ярик, возможно, и сам бы заорал во весь голос. Но клубы этой жути, чем бы они там ни были, вдруг стали быстро рассеиваться, сменяясь вертящимися всполохами радужного сияния. И сквозь них, за, казалось, растворившейся поверхностью зеркала стало проявляться то, чего ни брат, ни сестра ну никак не ожидали там увидеть.