– Боюсь, с таким цветом он не будет популярным… – Папа задумчиво оглядел оставшийся от яблока огрызок. И как он это только смог съесть? – Или будет? – Он внезапно оживился. – В самом деле, надо попробовать варианты с замороженным и с незамороженным как свежесорванным, так и с полежавшим… Мне срочно нужен сахар!

Горя энтузиазмом, он бросился на кухню, совершенно про меня забыв. Это было не странно, странно, что он вообще про меня вспоминал. А ещё страннее – что нашёл время меня завести. Женился он довольно поздно, хотя по молодости, как как-то проговорилась Долли, был даже помолвлен, но что-то там не сложилось, помолвку расторгли и инорита вышла замуж за другого. Возможно, невеста разочаровалась в женихе при близком знакомстве? Ибо папа, хоть и был хорош внешне, внимание ни на что, кроме своего увлечения, не обращал. Или обращал, но в количестве явно недостаточном для счастливой совместной жизни. Тем не менее, когда уже наследники уверились, что вот-вот – и поместье к ним перейдёт, папа вновь решил завести семью, но уже в возрасте, когда, большинство имеет взрослых внуков. Самое забавное, что это ему даже удалось. История умалчивала, чем он покорил мамино сердце, но покорения надолго не хватило. Возможно, родительнице просто требовался статус замужней дамы или денег в семье оказалось меньше, чем рассчитывала молодая супруга, но почти сразу после рождения дочери она решила, что вить семейные гнёзда не для неё, и упорхнула, оставив папе меня и ужасающее количество долгов, которые до сих пор не были выплачены. И которые перейдут ко мне по наследству, поскольку папа героически принял их на себя. Наверное, это сделало мамину жизнь счастливее, так как она ни разу не приезжала, чтобы пожаловаться. Правда, если писала, то непременно прикладывала просьбу о деньгах. Иногда папа даже отправлял. Наверное, забывал, что она нас бросила и, как любила повторять Долли, «ввергла в пучину нищеты».

Поместье разваливалось, и что с этим делать, я не знала. Как бы не пошло оно с молотка. Раньше этого можно было не бояться, поскольку оно являлось майоратным владением, но пару лет назад король Гердер наконец принял закон об отмене такого наследования. К вящему разочарованию тех, кто наверняка уже считал его почти своим. Бывший наследник был настолько дальней роднёй, что у нас вряд ли что-то было общего, кроме фамилии, но проверить это в любом случае не удалось бы – очень уж он был недружен с моим папой. Можно сказать, они враждовали. То ли по жизни, то ли от несбывшихся надежд того Болдуина. Хотя, по слухам, деньги у них имелись куда в большем количестве, чем у нас. Но слухи, они такие, и преувеличить могут.

В любом случае нынче мы стояли на пороге разорения. Вся надежда была только на папины разработки, то есть, по совести говоря, никакой надежды не было. Раньше его пытались привлекать к преподаванию в нашей академии, но даже столь предупредительный инор, как наш ректор, не смог простить стольких прогулов лекций. Как-никак, папа должен был не просто на них присутствовать, а пытаться хоть что-то вложить в голову студентам.

Хорошо ещё, что Дар не обошёл меня стороной, иначе моим уделом наверняка была бы гордая бедность, а так был шанс выучиться и найти более-менее оплачиваемую работу. Конечно, хотелось бы заниматься научными изысканиями по родительскому примеру, но на это надежды было мало. Такие специальности были мало востребованы и плохо оплачивались. Поэтому я прикидывала, куда лучше податься: в солидную артефактную мастерскую или на алхимическое производство. Думаю, ко времени окончания академии определюсь, к чему больше склонность. Отработка на государство мне не грозила: на обучение папа наскрёб, пусть не в академии Турана, а в маленькой Дисмонда. Конечно, в столичной академии ещё завязывались нужные связи, но я решила не рисковать. Связи-то ещё неизвестно, завяжутся ли, а вот денег на обучение точно не хватит, а значит, пришлось бы либо брать кредит, который, учитывая висящий на семье долг, дали бы вряд ли, либо учиться за государственный счёт и потом отрабатывать. А за время, что проведу где-нибудь вдали от столицы, возвращая потраченные на меня средства Турану, развяжутся даже те связи, которые я успела бы завязать. Так что нет, лучше что-то понадёжнее, ибо у меня не было ни маминого авантюризма, ни папиного наплевательского отношения к мелочам, и надо признать, это сильно мешало в жизни.

До вечера так и не удалось больше пересечься с папой, поскольку он заперся у себя и увлечённо всеми возможными способами готовил посиневшие яблоки с сахаром и без. Вытяжка у него работала и из лаборатории доносились бодрые возгласы, так что я пребывала в уверенности, что у него всё в порядке. А утром я уезжала в академию. Дома было хорошо, но от занятий меня никто не освобождал. Второй курс. Нам обещали ввести наконец практические занятия по артефактам и алхимии. Количество рабочих мест было ограничено, поэтому нас должны были распределить по группам из пяти человек. Перед отъездом на практику мы оставляли пожелания, кто с кем хотел бы находиться в одной группе, но решать будет куратор, инор Дорси, его решения иной раз казались окружающими довольно странными, но оспорить их почему-то не удавалось.

Вышла проводить меня только горничная Долли. Хотела бы я сказать – личная горничная, но в нашем доме она была единственной. Жилых помещений у нас осталось всего ничего, и если в остальные заглядывали, то лишь для того, чтобы зарядить артефакты, защищающие комнаты от пыли. В порядке поддерживали только спальни, гостиную и рабочие папины помещения, к которым он относил библиотеку и кабинет. Для такого набора одной горничной хватало, но при посторонних папа посторонних гордо называл её экономкой, подразумевая, что у неё в подчинении есть ещё слуги. Но из других слуг были только кухарка и её муж, помогающий папе в саду и выполняющий обязанности конюха. Не слишком сложные обязанности, с нашей-то единственной лошадью, но и оплачивающиеся не так чтобы очень хорошо. Правда, услуги его были нужны нечасто: папа выезжал, только если что-то срочно понадобилось, а меня отвозили в Дисмонд не чаще раза в месяц. А нынче и того реже, поскольку начинаются занятия и я переезжаю в общежитие. Пешком туда идти слишком долго, поэтому мы ждали, пока лошадь наконец запрягут. То есть я ждала, а Долли делала вид, что меня провожает. Болтать она любила куда больше, чем работать. Впрочем, держать дом в порядке она тоже успевала. А ещё совать свой аккуратный носик во всё, куда он только мог влезть.

– Учитесь там хорошо, инорита, – сурово напутствовала она. – И чтобы никаких глупостей. никаких свиданий с красивыми инорами!

– Долли, – фыркнула я. – Какие свидания?

– Я и говорю – никакие, – не унималась она. – С вашей маменькой надо блюсти себя в строгости, чтобы проблем не получить.

– При чём тут моя мать, Долли? – недовольно спросила я. – Мне нет до неё никакого дела.

Свою мать я воспринимала как совершенно постороннюю инору. Помнить я её не помнила, но не жалела об этом: вряд ли могла быть хорошей женщина, бросившая своего ребёнка.

– Это вам нет. А другим очень даже есть. Они смотрят на вас, а видят её, – убеждённо сказала она.

– Если кто-то смотрит на меня, а видит другого, это проблемы того, кто смотрит.

– Если бы, – вздохнула она. – Смотрю, вам папенька ничего не говорил?

Глаза у неё радостно заблестели, значит, меня ждёт какая-то свежая сплетня.

– Что опять учудила моя мать? – подозрительно спросила я.

– Да разве речь об иноре Болдуин? – Долли воровато оглянулась на дом и понизила голос: – О вас и вашем будущем. Папенька ваш написал Болдуину. Ну, тому Болдуину, который очень хотел получить это.

Она ткнула пальцем в дом позади нас.

– Я поняла, о ком ты, – буркнула я, недовольная тем, что эта тема вообще поднялась. – Ты что-то путаешь. Они давно в ссоре. С чего вдруг папа ему написал?