Бросаю последний взгляд на тварь, тело которой уже начало остывать и ненавижу себя. За то, что женился на ней когда-то. За то, что впустил её в свою жизнь и не воспользовался удобным случаем — придушить её в одну из ночей, что эта мразь провела в моем доме.

Переступаю тело и быстро выхожу из здания.

Хоть бы успеть, хоть бы успеть…

— Всё не может так закончится, слышишь меня? Не может!!! — Шепчу Амире, но она не ответит… Она мне уже не ответит… — Где твоё «навсегда»? Где «долго и счастливо»? Бросила меня, да?

Ноги заплетаются. Едва не падаю на землю, но удерживаю равновесие и бегу к машине следователя.

За спиной слышу топот, где-то далеко кричат ментовские мигалки, и я только успеваю осторожно погрузить жену в машину, как на меня тут же наваливаются со спины и прижимают к земле.

— Не рыпайся, Золотарёв! Ты и так уже натворил столько, что сидеть тебе до старости, если не дольше. — Чужой голос над ухом и холодные браслеты на руках.

— Вези, следак! Вези так быстро, как можешь!!! — Ору в растерянное лицо Юры, и последний раз бросаю взгляд на жену.

— Да, Золотарёв… Отчебучил ты, конечно. — Грузный мужик восседает напротив меня за огромным дубовым столом и смотрит исподлобья.

— Мне нужно было спасти жену! — Рычу ему в ответ, но вижу во взгляде странное понимание и … сочувствие.

— Это всё, конечно, хорошо, но ты понимаешь, что натворил?

— Понимаю, но МНЕ НУЖНО БЫЛО СПАСТИ ЖЕНУ!!!

— И что? Спас? — Немного надменно и злобно спрашивает.

— Нет… — Воспоминания болезненными лезвиями режут плоть, причиняя невыносимую боль.

— Я ничем не смогу тебе помочь, Алексей… Побег, нападение на сотрудника, сопротивление при задержании… Тебя ждет новый суд и … скажу честно, исходя из своего опыта… Ты вряд ли выйдешь уже…

— Знаю…

— А дочь? Ты о ней думал, когда творил такое? — Нависает над столом, пытаясь давить авторитетом.

— Не лечи, начальник, и так сдохнуть охота. — Сонька… моя маленькая принцесса… Как же я тебе в глаза посмотрю и скажу, что не уберёг твою маму?

Глаза заслезились, и мне пришлось сжать до хруста челюсти, что бы, как баба, банально не расплакаться.

У меня не было времени… Мне его просто не дали… Не позволили оплакать свое горе, разбить кулаки в кровь о бетонные стены… Ничего не разрешили…