— Скорую, срочно! Скажите, что огнестрел! — командует бойцам Клим и, не дожидаясь врачей, оказывает Еве первую помощь.
Он укладывает ее на пиджак, разрезает платье и, оторвав рукав от своей рубашки, с тихим матом зажимает кровоточащую рану.
Не в силах оставаться в стороне, передаю Нику на руки Кате и подхожу ближе.
— Я могу как-то помочь? — Сажусь рядом с Евой.
Я не видела эту женщину два года. Не считая ночных кошмаров, где она пыталась забрать у меня дочку.
На первый взгляд Ева совсем не изменилась. Такая же худощавая, похожая на балерину блондинка.
Начиная с нашей первой встречи, когда она следила за мной, я испытывала комплекс неполноценности. Несложно было понять, почему Клим уложил ее в кровать, а Исаев не подал на развод, даже узнав об измене.
Та Ева была неземной и юной. А эта... Я вижу тонкие морщинки в уголках губ, незакрашенную седину на висках и синие вены сквозь болезненно бледную кожу.
— Моя девочка... — Ева облизывает сухие губы. — Малышка... С ней все хорошо? — Она пытается подняться, но Клим надежно удерживает за плечи.
— Да! — спешу успокоить. — С ней все в порядке. Ты спасла нас.
Переносицу жжет от подступивших слез. Держаться и не раскисать все труднее.
— Я хотела предупредить... Встретиться... — Ева косится на мужа. — Он задумал все это еще до приказа заказчика... Я не могла по телефону...
— Мы догадались, что твой муж все узнал и не пустил мо мне.
Не хочу говорить о пуле, которую вместо меня словила Рита. Вряд ли Исаев рассказал жене о покушении. Сейчас такая новость может добить.
— Он следит за всеми. Даже за прислугой и курьерами. — Ева закашливается. Страшно. С кровью.
— Не говори ничего. Скорая вот-вот будет здесь. Тебя отвезут в больницу и спасут. — Я стираю со щеки первую соленую каплю.
— Я уже... — Повернув голову в сторону плачущего мужа, Ева еле заметно улыбается. — Спаслась.
— Он больше никому не причинит вреда. Мы обещаем. — Переплетаю пальцы с пальцами Клима.
— Надеюсь... — Она закрывает глаза.
Так Ева кажется еще более бледной и ненастоящей. Хрупкая фарфоровая кукла. Произведение искусства, которое за два года умудрилось состариться на все двадцать.