Почему-то стало стыдно, и ужасно захотелось отвести взгляд. Как если бы меня поймали на горяченьком. На мнение большинства людей мне было в общем-то плевать, но вот мысли отца для меня были важны. Хотя я удивлена, что он еще не поседел от всех этих сплетней.

Но тем не менее, пусть и с трудом я все же встретила взгляд Лендриса и твердо ответила:

— Я в порядке. Ридрих меня не тронет.

Беспокойство в глазах отца усилилось, а пальцы на моих плечах сжались.

— Значит, «Ридрих»… — повторил он с явным неудовлетворением. — Я отказывался верить в то, что слышал, но все оказалось правдой. Азалия…

— Если ты сейчас будешь говорить мне, что он чудовище, и мне не стоит с ним быть, то я заканчиваю разговор сейчас же, — жестко оборвала я Лендриса.

Отец замолчал, разглядывая меня, поджав губы.

Его понять было можно. По вине рода Абенаж он потерял любимую женщину. Он слышал чудовищной слухи о жестокости Ридриха и его расправах над врагами. И конечно же, Лендрис не знал ту сторону эрцгерцога, которую видела я. Не было ничего удивительного, в том что он против. Но его мнение по этому вопросу не учитывалось. И не только его. Здесь не учитывалось любое мнение, кроме моего собственного. А моё мнение было таково, что я всегда буду на стороне Ридриха, что бы не случилось.

— Азалия… — начал отец, ловя мой взгляд. Мне не понравился его тон. Так говорили люди, которые намеревались сообщить тебе какую-то ужасную новость. Они специально смягчали голос, словно это могло нивелировать масштаб трагедии. — Еще тогда, когда ты пришла ко мне в слезах после таинства, я понял твои чувства к нему. И я не сужу тебя за них. Но я не хочу, чтобы ты страдала.

Я сглотнула, ощущая, как внутри стягивается узел.

— Почему я должна страдать?

Отец на какое-то время замолчал, а затем произнес:

— Потому что сейр Абенаж и его род обречен.

На мгновение мое тело замерло, а потом… Не знаю было ли это защитной реакции, но я словно вся ощетинилась, и, оттолкнув отца, нахмурилась и требовательно спросила:

– Это ещё что значит? Что значит «обречён»?!

Я не принимала ничего, что не могло быть обратимо в лучшую сторону. И то, что сказал Лендрис… Просто какая-то чушь. Выход был всегда. Иногда он находился через время, иногда нужно было долго идти по темному тоннелю с фонариком, но в конце концов, куда бы не завела нас жизнь, просвет появлялся.

Отец встретил мой упрямый взгляд коротким вздохом. Затем он кивнул на соседнюю пустую койку и произнес:

— Давай присядем.

Я запихнула назад все возмущенные слова, которые уже крутились на кончике моего языка и молча села, выжидающе глядя на Святого. Он опустился рядом со мной, помолчал какое-то время, будто пытался подобрать правильные слова, а потом спросил:

— Ты знаешь, как было начало проклятье рода Абенаж?