— Совсем ведь молодой, чего его понесло к электричеству…
— И спасли чудом, врачи шептались, что уже в морг везти хотели…
— Да какое чудо, лучше бы помер! — Оборвал сопалатников авторитетный надтреснутый старческий голос, к обладателю которого я заранее, авансом, проникся симпатией. — Почитай теперь дурачком останется, столько был в состояние этой, как её, клинической смерти, вот! Такое даром не проходит, часть мозгов, что электричеством не выжгло, от недостатка кислорода отмерло!
— Да, да! — Поддакнули дедку. — Он в первый раз когда очнулся, сразу заблажил. Какой сейчас год спрашивал и есть ли немцы в городе! Ладно Лидия Валерьевна ему укол вкатила, угомонился, болезный!
— Чего разгалделись? — Властный женский голос, казалось, выморозил атмосферу в палате. Даже я, в коконе из боли, почувствовал, как стихли разговоры. — Ему покой сейчас нужен! А кто непонятливый, так я ему пропишу два кубика аминазина, чтоб тоже лежал спокойно!
В наступившей тишине отчетливо раздался цокот удалявшихся каблуков, соседи отмерли, еле слышно завозились, затем по негромкой команде дедка: «Айда курить, мужики, пусть малец оклёмывается!» — зашаркали тапочками, тоже покидая палату.
«Не обманул, значит, голос…» — всплыло в голове: «Нормально меня СССР встретил, двумя кубами нейролептика, за такое и в суд можно подать, я ещё и несовершеннолетний по ходу…» Впрочем, просветление тут же сменилось привычным уже, но от этого не менее мучительным состоянием, когда всё болит и непонятно где именно. И лежать больно, и встать невозможно. Здорово напоминало пресловутые адские муки, по крайней мере — как их описывали в литературе. По крайней мере — давно уже потерял всякое чувство времени, и казалось — провел в этом состоянии вечность, и когда это всё закончится — совершенно непонятно. Лучше бы действительно помер!
«А ведь помимо превентивной карательной психиатрии в обычной больнице, сейчас и советская стоматология в полный рост цвет и пахнет!» — Осенило меня в очередной момент просветления, и даже вздрогнул, вспомнив то немногое, что запомнилось из детства о нашей советской медицине: «Если выживу — зубы чистить ежедневно и после каждого приема пищи! И никаких вредных привычек!»
После школьных чудесных лет все воспоминания неприятные выветрились, а вот условный рефлекс при посещении зубоврачебного кабинета остался. Как-то непроизвольно при виде кресла, рефлектора и инструментов, поблескивающих на подносе — бледнел и глаза закатывались, и всё это уже в зрелом возрасте. Так что нафиг, отныне — и зарядку буду делать, и за здоровьем следить! И вообще, стоит выжить, чтоб как минимум — спалить эту больницу, желательно — вместе с врачами, которые детей аминазином пичкают!
Вернулись из курилки мужики и судя по звукам — устроились играть в домино. Что ещё в больнице делать, телевизора не слышу. Причем играть они старались деликатно, оглядываясь на то, чтоб не потревожить мой покой, но мне это помогало мало. Раздражало всё одинаково, что доносившиеся звуки, что тишина. С такой фармакологией и адских мук не надо!
Каким-то чудом дожил до утра и это время показалось вечностью. Всю ночь, когда получалось осознавать себя и своё состояние — мучили два диаметрально противоположных желания: умереть или кого-нибудь убить. Но так как даже переменить положение тела было проблематично — оставалось только мечтать…
Когда всю палату разбудил голос вчерашней медсестры, строго скомандовавшей: «Подъём!» — мне уже полегчало, смог открыть глаза. Первое, что бросилось в глаза при ярко-желтом свете лампы накаливания — замотанная бинтами кисть правой руки. Болело всё, даже смотреть было больно. Медсестра, надо полагать всё та же строгая Лидия Валерьевна, невысокая, расплывшаяся брюнетка с неприятным, отталкивающим лицом — сунула мне градусник подмышку.
— Очнулся? Как себя чувствуешь, что беспокоит?
— Пить… — Вот всё, что я смог из себя выдавить. Чудо, что она этот писк расслышала, однако заморачиваться со мной не стала, распорядившись:
— Чего расселись, напоите мальчишку!
Прошедшая ночь не прошла бесследно — помимо кошмаров и мучений я обзавелся воспоминаниями реципиента. Частично, то ли функционал такой предусмотрен, то ли нейролептики сбили настройку. Тот момент, из-за которого меня и сочли буйным, обезвредив аминазином — хоть убей не помню, что исполнял.
Что имею на данный момент — зовут меня Ванька, а фамилия (вот тут было бы на самом деле смешно, если бы не коснулось самого) Жуков. Спасибо маме, между прочим — обладательнице среднего профессионального образования, окончившей в свое время техникум по специальности обработка металлов. В данный момент трудилась на селе, в комбинате бытового обслуживания. Бухгалтером и швеёй-закройщицей на полставки. Отца у меня не оказалось, по весьма уважительной причине — пил, курил и с полгода назад по синей дыне попал в аварию, с летальным исходом.
При попытке вспомнить что-либо о семейных отношениях, наша (теперь уже общая на двоих с бывшим владельцем) память подсовывала несколько картинок. От благостных, до весьма характерной, когда мать стояла в углу, отбиваясь от наскакивающего на него отца табуреткой. Мда, семья, семья никогда не меняется, кто ещё может так тиранить друг друга, как не родные люди…
Еще у меня была младшая сестренка, которая в памяти реципиента была помечена тегом #Визгушка. Покопался тщательней, звали её Саша, шести лет от роду, будем разбираться, в чем причина такой неприязни к молодой поросли. Стоп, шесть ей будет только через двадцать дней, двадцать четвертого, а сегодня — пятница, четвертое апреля. Надо не забыть и налаживать отношения, не дело с родной, к тому же младшей сестренкой собачиться. Хотя подозреваю, что дело в банальной ревности, осложненной моим пубертатом на всю голову. Лет то мне сейчас — тринадцать, в этом году стукнет четырнадцать, в самом конце осени. Седьмой класс заканчиваю, нежный возраст, чреватый всеми сопутствующими.
Подробностей о школе не выяснил, ясно, что дело темное. Большим, прямо-таки огромным плюсом оказалось то, что мать с отцом хоть и уроженцы здешнего села, но всю жизнь мы прожили далеко отсюда. Тут что-то связанное с отработкой по распределению, когда после окончания учебы молодые специалисты должны определённое количество лет проработать по специальности там, куда пошлют. Вот мои теперешние родители и поехали, куда направили, там и прижились. И лишь трагедия, произошедшая с отцом — поспособствовала возвращению нашей семьи на малую родину. Южный Урал, горно-заводская зона и по совокупности — она же рискованного земледелия. Перебрались мы сюда в начале февраля, так что странности, которые неизбежно возникнут в моем поведении — можно будет списать на смерть отца. И на переходный возраст, плюс — долго жили не здесь, примелькаться не успел…