Кружась над илистым дном, я скомандовала ей: ты впереди, я за тобой. Она подала мне знак: хорошо! И повернула на восток, вниз по холму. Мы подплывали к барже с той стороны, где я искала Ру. Видимость была превосходной, по меньшей мере на сорок футов, и, когда мелкие рыбёшки расступились перед нами, я увидела отверстие, в котором застряла Ру. Я остановилась, заглянула туда. Внутри было спокойно. Ни илистого облака, ни пурпурной вспышки, только крошечная мурена, смотревшая на меня, разинув рот.

Мы повернули к корме. Когда сворачивали за угол, Мэдди схватила меня за руку, крепко сжала мои пальцы. Я повернулась к ней и увидела, как взволнованно блестят её глаза за маской. Она подняла ладонь над головой — сигнал, означающий акулу.

Я повернулась и увидела одинокую бычью акулу. Крупная, по меньшей мере шесть футов длиной, наверное, самка. Она выплыла с другой стороны корабля. Она тоже нас видела. С любопытством посматривая на нас сбоку, проплыла мимо.

Мы погрузились чуть пониже, замерли бок о бок, пристально глядя на акулу. Я посмотрела на Мэдди, но она боялась ничуть не больше, чем я. Она явно была в восторге, и я услышала её шумный, восхищённый вздох.

Акула описала круг, величественная, прекрасная, смертельно опасная, и вновь проплыла мимо нас, на этот раз чуть ближе.

Застыв в голубой воде, даже разглядывая акулу, я думала о том, что здесь оставлю. В первую очередь самое главное, самое лучшее, самое прекрасное — воспоминания о Тиге Симмсе. Только здесь, на глубине, я позволю себе вспоминать о том, как он там, ответил ли на моё последнее сообщение. Я заблокировала его номер, слова, которые могли изменить моё решение.

Я думала о Шар, о её дорогом лице, в котором порой проступали детские черты Лолли Шипли. Я много лет училась не видеть их, но пришлось начать заново.

Думала о том, как Мэдди порой искоса, вопросительно смотрела на меня. Я не могла узнать, что сказал ей Лука тогда, на качелях. Больше ли, чем сказал полиции? Он был свидетелем нашей последней встречи с Ру, слышал наш разговор. Он знал, что я была её жертвой.

Над водой я старалась ни о чём из этого не думать. Дел и без того хватало. Пока я лежала в больнице, Оливер совсем отвык от груди, начал ходить, смешно и очаровательно переваливаясь на толстых ножках. Я изо всех сил старалась правильно питаться, даже упросила мужа, любителя мяса и картошки, три раза в неделю разделять мои вегетарианские обеды. Не сказать, чтобы я добилась успеха. Из всего вегетарианского он любил только сырную подливку. Мэдди выбирала колледжи, а я ей помогала; осенью она шла в выпускной класс. В мае я планировала рабочую поездку на Косумель. Присматривала за дочками Шарлотты, пока она училась быть матерью-одиночкой. Времени думать об этом не было.

Но сейчас я была под водой. Я не сводила глаз с акулы, и все эти мысли всплывали во мне.

И я в последний раз вспомнила Ру. Этот свистящий звук, похожий на шум ветра. Её пустые, остекленевшие глаза. Все эти мысли я положила в её мёртвые руки и отпустила её. Это был тяжёлый груз, и она утонула.

Я знала — всё вернётся. Как и сама Ру. Я совершила то, что совершила, и мне нужно было с этим жить. Ру была не таким беспокойным призраком, как миссис Шипли. Но она приходила и приносила с собой свой груз.

Я могла лишь отпустить его. Раскрыть ладони. Позволить ему погрузиться глубоко-глубоко, туда, где я её не увижу. Я знала, что буду опускать его на дно столько раз, сколько будет нужно.

Мэдди взяла меня под руку, крепко прижала. Я проверила показатели. На глубине девяносто один фут нельзя было оставаться до бесконечности. Ещё несколько минут, и надо было потихоньку плыть назад к холму, оставив мои секреты акуле.

Она проплыла третий круг и потеряла к нам интерес. Повернула в сторону. Мы не были похожи на её привычную еду, и ей не нравились наши пузырьки. Мы стояли и смотрели, как уплывает её гладкое, мускулистое тело. Она исчезла в глубине и синеве. Как рано или поздно исчезает всё.

Примечания