Глава 18

Пуля, как и Ру, собиралась ранить меня гораздо больнее. Чуть выше — и она попала бы в подключичную вену, и я бы не выжила. А так — прошла между рёбрами и ключицей, почти не задела кость, а потом вонзилась в стену за моей спиной. Боль была адская, но и она прошла.

— Вам повезло, — сказал мне хирург, когда я очнулась.

У меня слишком кружилась голова, чтобы я могла соблюдать правила хорошего тона. Меня словно укачивали в больничной кровати — спасибо машине, вдоволь накачавшей меня морфием, когда я нажала на кнопку. Вместо ответа я уставилась на жёлтые усы хирурга, сиявшие в солнечных лучах.

— Нам всем повезло, — ответил Дэвис, не только из вежливости. Он говорил всерьёз. Он крепко сжал в руке мою ладонь, когда меня привезли в палату, и не отпускал. Теперь я знала — он её не отпустит. Никогда. Я точно была в этом уверена.

Кажется, я не говорила ни слова, пока не ушёл хирург. Потом наконец задала вопрос:

— А когда я снова смогу нырять?

Потом Дэвис сказал мне, что именно в этот момент понял — со мной всё будет в порядке.

И всё было в порядке. Спустя три недели мне позволили заходить в воду. Правда, нырять пока не разрешили — физиотерапевт сказал, что пока нельзя нагружать плечо тяжёлым снаряжением. Но я нашла компромисс. Дождалась ясного, спокойного дня и спрыгнула с лодки в одном только гидрокостюме и ластах. Мой компенсатор плавучести, накачанный так, что он мог выдержать танк, тащила Мэдди, как и тяжёлый баллон с воздухом. Я расслабилась, войдя в ласковые волны, позволила океану нести мой груз. Так я ныряла почти шесть недель, пока плечо не зажило. Больше никаких проблем с ним не было.

Погода к тому времени стала холоднее. Уроки дайвинга сократились до минимума, так что ныряли в основном мы с Мэдди. Иногда приходили на занятия в «Школу Ныряльщиков», даже платили. Ныряли каждые выходные, пока позволяла погода.

Мэдди, на мой взгляд, хорошо справлялась. Её успеваемость не снизилась, характер не изменился. Осенью она пару раз в неделю общалась с психологом, но к зиме эти встречи сошли на нет.

Но мы никогда больше не плавали к Большой Барже. Никто из нас даже не предлагал. Когда мы решали, куда отправиться, всегда выбирали другое место. Однажды группа, плывшая с нами, попросила отвезти их на Большую Баржу, но я убедила их посетить Текс-Эдвардс, пообещав показать морских ежей. И показала.

Зимой работы было мало, но я не расстраивалась. Дел хватало — я помогала Шарлотте оформлять развод, вместе с ней посещала курсы для беременных. Я была рядом, помогала ей дышать, сжимала в руке её ладонь, когда она выталкивала в большой мир малышку Эстер. Держа в руках Эстер, маленькую, краснолицую, такую чудесную, я ощущала жалость к Филлипу. Он не знал цены того, что потерял.

Ему пришлось потерять и то, чему он знал цену. Об этом я позаботилась. Выбрала в адвокаты настоящего питбуля, хоть и сказала Шар, что нашла милейшего человека, помогавшего женщинам в таких, как у неё, ситуациях. Конечно, мы хотели оставить ей дом, хоть она и волновалась, что не сможет его себе позволить. Я велела ей не беспокоиться. Этот адвокат занимался и вопросами выплаты ипотеки, он был полностью на стороне Шарлотты. Всю бумажную работу я взяла на себя. Шар, Руби и малышка Эстер остались в своём родном доме.

Теперь Шарлотта работала по утрам в детском садике Руби, а ещё придумывала дизайн листовок и рекламы для местных организаций. У неё отлично получалось. Она понемногу выздоравливала, становилась сильнее. Твёрдо решила добиться лучшей жизни для себя и своих девочек.

Она даже вернулась в книжный клуб — и я, конечно, тоже. Поразительно, как быстро он вновь заработал, будто ничего не случилось. Правда, Бонакко съехали, и я слышала, что они разводятся. Сразу после этого перестала приходить и Панда.