— Правда, — подтвердила я и отпустила этот рычаг воздействия. Назад дороги не было. Я окончательно и бесповоротно вышла из игры.

— Мы можем больше никогда об этом не говорить?

Я рассмеялась.

— Прости, детка, но нам придётся ещё не раз говорить о сексе и о выборе, который тебе предстоит сделать, — мне хотелось узнать, выиграл ли Лука спор, но я не знала, как спросить, и это было уж точно не моё дело. Но если выиграл, нужно ли было поговорить с ней об этом? — Надеюсь, твои чувства к Луке останутся дружескими.

Она печально улыбнулась.

— Это неважно. Он скоро отсюда уедет.

Он рассказал ей о своих планах. Может быть, даже предложил этот спор, потому что Мэдди нравилась ему больше, чем он думал. Для большинства мальчишек его возраста девушка, живущая в другом штате, пусть даже взрослая и с идеальной фигурой, была недостаточной преградой между ним и классной девчонкой совсем рядом.

— Жалко, — сказала я. — Я знаю, ты будешь скучать.

— Да, но ему там будет лучше. Он говорит, что вернётся в школу, к своим увлечениям. В Сиэтле он играл в баскетбол и… — она осеклась, поняв, что случайно назвала город. Он, очевидно, сказал ей, что это секрет. Я ничего не спрашивала, но эта девочка, которую я любила, сама раскрыла мне карты.

Я не собиралась пользоваться её оплошностью. Не собиралась. Но я не могла избавиться от мысли о том, что ещё он ей рассказал. Где работает его мать? Может быть. Лука же не знал, что я у неё на крючке. Во всяком случае, Мэдди не узнала, что меня шантажируют. Я хотела спросить, надавить, вытянуть. Но заставила себя успокоиться, как Ру, и желание улеглось.

— Я хочу есть, — сказала я, сделав вид, что не заметила её случайно вырвавшихся слов. — Поможешь папе вынести еду на улицу?

— Конечно, — ответила Мэдди, радуясь, что разговор закончился. Спрыгнула с качелей, и я пошла вслед за ней.

Ужин, с точки зрения стороннего наблюдателя, не представлял собой ничего особенного. Мы сидели на улице за столиком для пикника и набивали живот горячей едой. В паузах между рыбой и мясом я успевала кормить Оливера сладкой картошкой и отрывать кусочки булки, чтобы он мог жевать. Мы обсуждали планы на осенние каникулы и сорняки в саду, темы, не интересные никому за пределами нашей семьи. Но для меня каждая минута была бесценна. Мне хотелось остановить время, жить этим ужином, этим моментом всегда.

Но он, конечно, закончился. Я предложила вымыть посуду, если Мэдди вымоет брата, и она рассмеялась. Дэвиса, который ходил в магазин и готовил, освободили от остальных обязанностей, но он всё равно пошёл с Мэдди — Оливер любил купаться, и наблюдать за ним было весело.

Они были наверху, а я только закончила загружать посудомоечную машину, когда в дверь позвонили. Я почувствовала, как внутри всё напряглось. Господи, только бы это оказалась не Ру, придумавшая новый способ. Не сейчас. Не когда вся моя семья наверху. Приближался понедельник, и, хотя я надеялась, что она от меня отстанет, вероятность была в лучшем случае процентов пятьдесят. Я нервно побрела к двери. Если это мои последние выходные, прежде чем меня унесёт ураганом, я хотела наслаждаться ими как следует. Без Ру.

Я распахнула дверь, и за ней стояла не Ру. За ней стояла Шарлотта, которую я с трудом узнала в рыдающей женщине, скрюченной над коляской. Её лицо так распухло, что глаза почти не открывались, как у Ру на той фотографии. Но дело было не в синяках. Судя по всему, она прорыдала несколько часов, и огромные слёзы потоком катились по её лицу. Руби, сидевшая в коляске, тоже была заплакана и насуплена.

— Эми… — прошептала Шар. Слёзы мешали ей говорить. Я тоже была не в состоянии выдавить из себя ни слова. Наконец ей удалось выговорить: — Эми… Твоя подруга… Ру… она пришла ко мне. Она мне сказала… — больше она не могла произнести ничего. Рыдания сотрясали всё её тело, и я чувствовала, как моё сердце будто выкручивают. Ру не стала ждать. Она нажала большую красную кнопку, уничтожив мой последний день.

Я хотела шагнуть навстречу Шарлотте, но знала, что она дёрнется в сторону. Это было невыносимо. Я лишь теперь поняла, как ошиблась. Надо было продолжать игру. Надо было заплатить. Всё, что угодно было бы лучше, чем стоять с обнажённой душой перед Лолли Шипли, голубые глаза которой смотрели на меня так жалобно, будто она тонула.

— Господи, Шар… — мой голос надломился.

Она покачала головой.