— Да не волнуйтесь вы, Зинаида Ивановна! Мне бы только чаю.

И даже на второй кружке разговор никак не клеился. Она расспросила меня об одногруппниках, еще о какой-то ерунде, но Сережа подначивал: «Дави сильнее», на что я и решилась:

— Вы в отпуске?

Она вела себя чуть более естественно к этому моменту:

— Да! Взяла без содержания… опять, — и снова начала оправдываться — будто только этим и привыкла заниматься. — Как-то сил у меня нет. К врачу думаю сходить… Постоянно нехорошо себя чувствую, наверное, витаминов не хватает… Понимаешь?

Я поймала ее взгляд:

— Понимаю.

Она приглушила свое бормотание и снова отвернулась. Не нужно произносить вслух, каких именно «витаминов» ей не хватает. Нет, она просто больше не видела смысла ни в чем. И вдруг я поняла, что Сережа был прав, когда настраивал меня на строгость. Все, кто переступал порог этого дома в последние месяцы, жалел ее. Все без исключения! И, как я видела теперь, это не помогает. Значит, надо бить тараном — лишь бы она перестала оправдываться за то, что не может справиться с болью. Ведь это и есть ее стратегия — пережить очередной визит очередного жалостливого лица, чтобы ее наконец-то оставили в покое!

Женщина снова попыталась сгладить неловкую паузу:

— Артем недавно заходил. Такой хороший парень! Про институт рассказывал…

Я без стеснения перебила:

— Вы рады, когда он приходит?

Она наконец-то посмотрела прямо на меня. И после долгого молчания произнесла уже немного другим голосом:

— Конечно. Но… он приходит, потому что чувствует себя обязанным… И нам сложно разговаривать.

— А чего бы вы сами хотели?

Она смотрела на меня, не отвечая.

— Зинаида Ивановна! — я даже тон голоса повысила. — Чего вы сами хотите?

Она заморгала часто, чтобы я не увидела в навернувшихся слезах очевидный ответ — «ничего». Она ни-че-го не хочет. А я — последняя мразь, которая бьет и без того слабого человека. Но мразь, понимающая, что пусть она меня посчитает быдлом, невоспитанной тварью, да кем угодно, лишь бы она думала сегодня вечером о моей невоспитанности, чем в стотысячный раз листала альбом с детскими фотографиями. Поэтому я решила давить дальше — пусть даже и расплачется, но она удивила:

— Маша… Не знаю, поймешь ты или нет, — она снова отводила взгляд и пыталась улыбаться. — А может, и поймешь. Только не смейся, прошу!

— Не стану, — уверенно вставила я.