Стравинский – «Пикассо в музыке»

Как я уже говорила, Дягилев никогда ничего не отдавал на волю случая. После каждого спектакля реакции публики подвергались строгому разбору, и на основе этого выносились суждения, призванные в ближайшие сезоны закрепить достигнутый успех и достичь еще большего. Поистине научный подход!

В сезон 1909 года всеобщее одобрение снискала одна из миниатюр балета «Пир» – «Голубая птица», па-де-де из «Спящей красавицы» в хореографии Петипа.

Дягилев тут же решил еще поэксплуатировать «птичью» тему. Уж если нам надо стремиться к славе, мы вслед за Голубой поймаем и Жар-птицу! Вот откуда взялась «Жар-птица»…

Птица – часто повторяющийся мотив в народной иконографии, и она, несомненно, самое поэтичное существо из всего животного мира, ибо, обладая получеловеческой-полубожественной сутью, свободна от тягот мира сего. К тому же героиня фантастических сказок, взятых из русского фольклора, придавала всему еще большую живописность в глазах французской публики.

Для такой сложной души, как Дягилев, которого всегда влекло к мальчикам, Птица – существо без пола, не мужчина и не женщина, столь же юный эфеб, сколь и нимфа. Для заглавной роли он потребовал не пачку, а штаны – и эта роль досталась мне, хотя ее мечтал танцевать Нижинский (на пуантах!), а композитор Стравинский предпочел бы воздушную Павлову с ее тонким силуэтом, устремленным ввысь. Но Павлова сочла музыку несуразной и ушла, хлопнув дверью. Умирающий лебедь вполне мог бы воскреснуть в облике пылающей птицы, но из этого ничего не вышло. И тогда я, всегда верная инстинкту хвататься за подвернувшийся случай, приняла предложение.

– Тата, – с юмором напророчил Дягилев, всегда нежно и по-отечески называвший меня именно так, – вот увидите, эта Птица вознесет вас на небеса.

Музыка для «Жар-птицы» уже существовала – ее сочинил в 1822 году итальянец Катерино Кавос, предок Бенуа, но Дягилев пожелал иметь произведение оригинальное. Сперва он заказал одному композитору, который, уже не помню по каким причинам, предложение отклонил; потом другому, и этот тоже отказался, и еще Глазунову, но тот поссорился с Дягилевым… Короче, тут на горизонте возник Лядов. Говорили, что он ленив и медлителен, – это все оказалось легендой. Как бы там ни было, поскольку с окончательным ответом Лядов тянул, Дягилев срочно подыскал другого композитора, чьи первые опусы привели его в восхищение, – это был молодой Игорь Стравинский, 27-летний, тогда почти никому не известный.

Почти никому – да только не мне. Отец Игоря, певец-солист, жил со своей женой-пианисткой в тех же меблирашках, что и мы, предназначенных для артистов Мариинского театра. Игоря с моим братом Львом, родившихся в один год, связывали узы дружбы и страстное увлечение славянофильством.

Я уладила все свои дела, освободившись от ангажемента в лондонском театре «Колизеум» не без облегченного выдоха, и с верой в будущее бросилась в авантюру с «Жар-птицей», которая принесла мне боевое крещение в лоне «Русских балетов» и академическое признание от французского правительства.

Как всегда, в готовке пирога участвовали все: Дягилев, Бакст, Фокин, Бенуа и еще два члена «Мира искусства» – Врубель и Головин, исполнявший в те годы обязанности декоратора Мариинки. Все погрузились в чтение русских сказок и очень быстро поняли очевидное: единственная волшебная птица во всем русском фольклоре – Жар-птица, нечто вроде раскаленного павлина, – не совершает никаких героических деяний, а только ворует золотые яблоки из царского сада. И тогда режиссер – Григорьев – бросился изучать сборники легенд со всего света, выясняя, где и какая птица упоминалась.

– Почти нет таких цивилизаций, которые не сделали бы своей эмблемой домашнее пернатое! – изрек он с ученым видом. – В конце концов мы отыщем эту редкую птицу!

Да, причем отнюдь не одну! Фокин с Бакстом выбрали самых выразительных: орел Гаруда, носивший на спине индуистского бога Вишну; всевластный Симург персов, проживший целых 1700 лет, и гигантская птица Рухх из арабских сказок, способная поднять в воздух слона. Они занялись соединением всех троих в одно целое и сочинили такую Жар-птицу, какая и впрямь казалась сошедшей со страниц русской сказки. На следующий день журнал «Нувель ревю франсэз» вышел с заголовком «Как же это по-русски!», что нас немало позабавило.

Балет продолжительностью в сорок пять минут состоял из двух картин и девятнадцати номеров. Принц (Иван-царевич), пользующийся покровительством богов, тринадцать юных босоногих дев в белых одеждах, среди которых прекрасная влюбленная принцесса (Царевна Ненаглядная Краса), старый замок, окруженный таинственным парком, злодей-колдун (Кощей Бессмертный), щелчком «зеленых пальцев» превращающий ближнего своего в камень, его телохранители – гротескные гномы, волшебные предметы, знакомые с детства каждому (птичье перо, померанец, магическое яйцо), – все было пущено в ход, чтобы постараться сделать по-настоящему очаровательный спектакль на всемирную тему: как добро побеждает зло. Не обошлось ни без лукавых духов и сильфид, ни без восточных рабов, уже полюбившихся в «Клеопатре» и которым еще сужден будет успех в «Шехеразаде», ни без трепещущих от страсти воинов, унаследованных от «Половецких плясок», и все это сочеталось с неистовой сарабандой в начале балета, короткой, бурлескной, но как же она оказалась необходима – это был способ сказать публике: мы – здесь, мы не забываем о вас! Те, кого вы любите, возвращаются.

Зато ни батри, ни фуэте, ни танца по кругу тур пике. Ничего такого, что вызывает нескончаемые аплодисменты у балетоманов. В «Жар-птице», как и в «Шехеразаде», Фокин полностью отказался от позиций и па классического танца, как и от привычной всем пантомимы. Жесты, манера двигаться должны были следовать напрямую из интриги, стихийно рождаться из ситуаций или из отношений между персонажами. Для птицы-андрогина – долой грациозные пор-де-бра и всевозможные изящные и женственные позы. Локти расходятся свободно, как распускающиеся крылья – волнообразно колыхаясь (Фокин помнил «Умирающего лебедя»), плотно складываясь, охватывая бюст, – и снова расправляются, хлопая по воздуху. Я люблю фотографии, сделанные в ателье скульптора Георга Кольбе, на одной из них я, одной рукой обхватив себя за талию, а вторую возложив на голову, вызывающе уставилась прямо в объектив, приподнявшись точно хищница.

Как и в «Шехеразаде», танцоры в «Жар-птице» оказывались на уровне пола. В этом видели влияние индийских или таиландских танцев поклонения матери-земле, не таких, как в западном балете, где все порывы всегда устремляются к небесам. Молодые девушки лежали на сцене на животе, закрывая голову руками, а нога отбивала ритм. Доселе еще никогда не видели в балете такую взрывчатую смесь реализма, экзотики и поэзии.

Позднее говорили, что в «Жар-птице» скрыто послание поддержки царю. Через пять лет после поражения России в войне с Японией имперскому орлу требовалась новая позолота, и труппа Дягилева позаботилась и об этом. Оставляю такую трактовку на совести тех, кто ее придумал. Что касается меня, то я в этой Птице чувствовала, простите за игру слов… только творческий жар!

Готовясь к роли, я проглотила всю литературу, какую только смогла найти по этой теме, в том числе и ученые трактаты по орнитологии. Еще я наблюдала на улице, как двигаются голуби и воробьи, какой у них прерывистый и миниатюрный шаг. Я воображала себя обычной маленькой птичкой – и в то же время фантастическим существом неизвестно откуда, одновременно фениксом, синицей, грифом, чайкой, альбатросом, розовым фламинго или той райской птицей, которая не имеет ног и никогда не опускается на землю. «Птица – это метафора искусства», – высокопарно заявил один критик. Мои искания вдохновлялись не смутными мыслями, а всем, что, смешавшись, осталось в душе от прочитанного и внимательно подсмотренного в реальной жизни.