Правда веселье сразу исчезло, когда вежливый и аккуратный мужичок в фартуке, больше похожий на аптекаря, начал прилаживать к моей ноге две доски с винтами — тот самый слегка видоизмененный «сапог», черт бы его побрал.
— Прошу, — он кивнул подмастерьям, которые мигом стащили с меня обувь. — Так, что тут у нас, ваша милость... — кат начал примерять приспособу к ступне, со скрипом вращая винты. — Ага, так-так, ну что же... одну минутку, ваша милость...
Сказать, что я ошалел — это ничего не сказать. Не задав ни одного вопроса и сразу пытать? Так никто не делает, даже в глубоком Средневековье такое не практиковалось. Сначала клиента расспрашивают, потом пугают инструментарием, а дальше, по ситуации, уже приступают к воздействию, но опять же, никто сразу ноги не ломает. Что за хрень? Ладно, это может быть просто попытка взять на испуг, настроить клиента на покладистый лад, а если нет? А если я перешел дорогу столь влиятельным людям, что формальности уже лишние? Изуродуют, выбьют признание, урежут язык и на казнь или на галеры, что даже хуже. Был человек и нету, причем все формальности соблюдены. Твою же мать!
Уж не знаю, каким усилием воли я сохранил на морде невозмутимость, но при этом решил принять все обвинения, чтобы сохранить здоровье. С переломанными руками и ногами не сбежишь.
Палач определил устройство мне на ногу, после чего принялся ласково и убедительно рассказывать, что будет с моими костями и мясом при каждом повороте винтов.
Тут в комнату стремительно вошел еще один судейский, молодой мужик, в черном костюме из отличного материала, украшенного дорогими кружевами, явно немалый чин в судебной иерархии. Скорее всего, даже дворянин мантии[19].
С усами и бородкой, ухоженный и лощеный, с величественным выражением на морде, правда нос картошкой и пухлые, детские губы эту величественность сводили почти на нет.
— Шевалье де Бриенн? — поинтересовался он надменным тоном, усевшись за стол и недовольно зыркнув на подмастерьев палача, уронивших на каменный пол какую-то железяку.
— Я шевалье Антуан де Бриенн, — спокойно ответил я. — С кем имею честь?
— Я старший помощник прево Парижа Этьен Фаве! — гордо ответил лощеный. — Вы знаете в чем обвиняетесь?
— Нет.
— Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Испании, де Бриенн... — бросил Фаве, состроив серьезную рожу. — Рекомендую чистосердечно признаться во всем, в противном случае к вам будет применена пытка. Итак, я вам зачту, чтобы вы не утруждались воспоминаниями. Вы прибыли в Париж по приказанию герцога Лерма, для того, чтобы втереться в доверие ко двору и злокозненно вредить французскому престолу и государству. Если вы сознаетесь в этом, пытка не будет применена.
— Позвольте напомнить, — невозмутимо напомнил я. — герцог Лерма уже давно удален от власти. Сейчас его место занимает герцог Оливарес.
У меня создалось впечатление, что все уже решено, мое признание просто банальная формальность и исполнители особо не утруждались даже подбором фактов.
— Да? — искренне удивился судейский и хохотнул. — Пускай Оливарес. Не вижу особой разницы. Итак, вы признаетесь? Мэтр Гашон, думаю, надо слегка подкрутить ваше устройство, шевалье пока не понимает, насколько серьезно его положение...
Мэтр Гашон не успел.
Я тоже не успел ответить, потому что в кабинет вбежал еще один персонаж в черном и что-то горячо зашептал на ухо помощнику прево. У того, по мере доклада лицо начало поочередно принимать все цвета радуги, став по итогу мертвенно-бледным.
Уже через мгновение, меня очень вежливо освободили, при этом Фаве не переставал униженно извиняться. А дальше тюремщики чуть ли не на руках отнесли в карету, которая отвезла меня к отцу Жозефу.
Так моя тюремная эпопея пока закончилась.
Правда... правда, когда садился в экипаж, я успел увидеть, как в Бастилию привезли...