Не выпускаю из поля зрения Нику, отслеживаю малейшую эмоцию на лице. Надо же так лохануться и не подготовить к встрече с Шахимом. Не думал, что хитрый лис уже с порога ошарашит Веронику предложением породниться. А она, бедная, за несколько секунд навыдумывала себе чёрте что, решила, что тот подсовывает мне вторую жену.

— Ты чего, малыш? Давай дыши. Вдох… выдох… — спохватываюсь, удерживая ослабевшее тело, сползающее на пол по мне. — Шахим не имеет ввиду вторую жену. Он знает, что мне никто кроме тебя не нужен.

Малышка расслабляется, доверчиво льнёт и вопросительно смотрит на Шахима, а до меня быстро доходит, что сейчас может взорвать ещё сильнее. Сомневаюсь в готовности Ники связать наших детей обещанием брака в таком возрасте. Если Глеб или Кира, вырастив, выберут себе других претендентов в супруги — от араба просто так не отбрехаешься, да и не выйдет после его помощи и поддержки.

— Да я, вообще о детях говорил, — нервничает Шахим и подливает масла в огонь. Вот кто мешает ему сейчас заткнуться и дать мне самому пообщаться с женой, подобрать правильные слова. — У вас сын и дочь, у меня дочери и сыновья. Мы вполне можем рассчитывать на взаимовыгодный союз.

— Союз? — у малышки белеют губы, а глаза становятся на пол-лица. — Дамир?

— Ник, ты не волнуйся. Ну не будем мы их заставлять. Познакомим, поддержим дружбу, вдруг выгорит, вдруг понравятся друг другу, — подталкиваю на диван и встаю перед ней на колени, удерживая зрительный контакт.

— А если Кире понравится, какая по счёту она будет жена? — переводит взгляд на лиса и вздёргивает дугой бровь.

Шахим мнётся, хмурится, понимает, что с Вероникой нельзя привычными способами общаться, как принято у него в доме. Я выполз из-под колпака, а мои дети лакомые кусочки, особенно с быстро меняющейся обстановкой в нашем мире.

— Первая будет? — неуверенно прощупывает правильность ответа, то ли спрашивая, то ли отвечая.

— И? — вторая бровь ползёт кверху, красиво концентрируясь у переносицы.

— И последняя, — уже увереннее констатирует Шахим.

— Хорошо, — соглашается малыш, а у меня отлегает от сердца. Гром, гроза, шторм и всё остальное, сносящее, разрушающее проходит мимо, слегка потрепав макушки. — И никаких наложниц и рабынь.

— Никаких, — активно кивает головой Шахим. — Никаких.

Мы спокойно обедаем, причём Ника, в разрез традициям этого дома, сидит с нами за общим столом, участвует в разговоре и, кажется, больше не чувствует неловкости.

— А Махмуд где? — нетерпеливо дёргает меня за руку. — Как он? Отошёл?

— Мальчишка с бойцами, — потирает бороду Шахим. — Отсыпается, отъедается. Прожорливый пацан.

— Можно его увидеть? — загораются глаза, и сразу становится гибкой, мягкой, пластичной, как кошка.

Стыдно, но глядя на неё, член напоминает о долгом воздержании, дёргается, наливается, пытается прорвать ширинку. На сколько меня ещё хватит, с учётом того, что сегодня мы ляжем в одну кровать. Смогу ли обнять, притянуть к себе и ничего не делать?

От гула в ушах не слышу, что араб ей отвечает, только вижу, как он встаёт, берёт Веронику под локоток, выводит из комнаты в сторону внутреннего двора. Как на привязи иду за ней, мысленно вылизывая тело. Вроде длинное, свободное платье, а я вижу каждый изгиб, каждую выпуклость, вижу, как шёлк струится по бёдрам, как заламывается складками при ходьбе. Ника очень похудела, но от этого не стала менее желанной.