Встречи с Кандюриным тоже сделались каждодневными и обязательными, и тот ворчал, вываливая перед Александром очередные кипы папок с «делами», помеченными 1918-м годом:
- Дотошный ты, комиссар. Далась тебе наша «предыстория».
- Без нее нельзя.
- А я думал, адвокаты больше красноречием берут. Не сердись, это шутка. Считаю, что мне повезло, я у тебя учусь. Признаю: наверно, так и надо - вглубь копать. Расскажи, что мы ищем теперь?
- Мне кажется, мы Силантьева покамест еще не знаем и не понимаем. Не знаем, как и чем он жил последнее время. Вот что главное! Посмотри, ведь этот человек в прошлом году, когда в уезде развернулась национализация, лишился всего. Какие-то капиталы, ты говоришь, у него в швейцарских банках. Допустим. Но сам-то он не там, а здесь. И все его колоссальное Имущество - мельницы, пакгаузы, зернохранилища, железнодорожное оборудование, фабрики и даже как будто бы здание театра - ему не принадлежит. Как пережил он это? О чем думал? До сего момента были, вероятно, мечты о Елецкой республике, о могуществе, о том, что центральная власть окажется слаба. Весной восемнадцатого года они, конечно, ожили. Брестский мир не состоится, придет немец, наведет порядок, вернет богатства прежним хозяевам и так далее... К лету и эти чаяния рушатся. Советская .власть крепнет. Национализация идет полным ходом. Головка елецкой буржуазии и ее присные арестовываются по подозрению в контрреволюционной деятельности, все кумовья и сваты Силантьева. Их расстреливают, ему удается доказать факт филантропической помощи эсерам. Он на свободе. Ни кола ни двора...
- Двор-то оставили, двор, огород, часть дома. Но ты продолжай, я понимаю, что в сравнении с прежним это нуль.
- Вот именно. Я и пытаюсь представить себе, почему Силантьев не уходит. Уйти ведь нетрудно.
- Смирился со своей участью? - предположил Кандюрин. И сам себя опроверг: - Нет, не таков был человек. Смиряться не умел. Жесткий, вспыльчивый. Боялись его. У нас еще один знаменитый богач был, Заусайлов. Его в шестнадцатом году голодные бабы работницы вальками убили, когда он с речки шел из бани. Потом у нас все говорили, что, дескать, к Силантьеву они подступиться не осмелились бы...
- Видишь, кто-то осмелился.
- Времена изменились. Да и сам он, может, изменился? Понял, что революция - реальность. Копался человек у себя в огороде, обрабатывал землю собственным трудом. А я его к заговору припутываю. И тебя в смущение ввожу.
- С какой стати было тогда его убивать? - возразил Александр. - Капиталы и семья в Швейцарии, сам в огороде. Не вяжется одно с другим и с третьим. Может быть, все-таки он не переменился, а затаился? Чего-то ждал? Чего конкретно он мог ждать летом восемнадцатого?
- Левоэсеровского мятежа? - догадался Кандюрин.
- Верно. Он помогал эсерам... Его ближайший помощник Малов принадлежал к эсеровской партии...
В своем елецком блокноте Александр помечал: «Левоэсеровскии мятеж. Фаза вторая елецкой хата-балы[3]».
Левоэсеровскии мятеж. III съезд партии левых эсеров, состоявшийся 28 июня - 1 июля 1918 года в Москве, постановил «выпрямить линию советской политики». Съезд высказался против создания регулярной Красной Армии, вынес резолюцию о борьбе против продотрядов и комбедов. Лидеры левых эсеров открыто выступали против ленинского плана социалистического строительства, развития социалистической революции в деревне, призывали к насильственному изменению политики Советской власти. Главным камнем преткновения был Брестский мирный договор. По мнению лидеров левых эсеров, необходимо было сорвать договор и вызвать со стороны Германии карательные меры. Эти меры явились бы стимулом для народного сопротивления. Злодейский, адский план! «Наша партия, - говорила неистовая Мария Спиридонова, - должна взять на себя, товарищи, все бремя восстания, на которое мы будем звать все массы, будем поджигать, подстрекать и организовывать. Только через восстание мы в состоянии будем одолеть то, что идет на нас».
Резолюция левых эсеров, предложенная на V Всероссийском съезде Советов, - о недоверии Советскому правительству и расторжении мирного договора с Германией - была съездом отвергнута.
ЦК партии левых эсеров счел «возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма».
Вопреки увещеваниям здравомыслящих, левые эсеры 6 июля подняли мятеж, дабы «положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира».
Поддерживавшие свой ЦК левые эсеры были исключены из состава Советов. В партии левых социалистов-революционеров произошел раскол.