Вулкан Келаны подсказал азербайджанским геологам перспективное место на нефть. Его аргументы показались настолько убедительными, что было решено по соседству с ним заложить две разведочные скважины.
Делом будущего станет использование тепловой энергии Земли. Считается, что глубинное тепло по запасам превосходит все другие виды энергии. В самом деле: только при сверхбогатстве можно позволять себе те энергетические расходы, на которые идет наша планета, устраивая вулканические фейерверки. Исследователи камчатского вулкана Безымянного утверждают: один его взрыв 30 марта 1956 года «съел» столько энергии, сколько Куйбышевская ГЭС вырабатывает за целый год.
Захочет ли эта сила работать на человека? Разумна ли сама попытка использовать энергию взрыва, поскольку вулканы возгораются от случая к случаю?
Единого мнения пока нет, вопрос, что называется, пребывает в стадии активного изучения.
А на практике применяются лишь гидротермальные источники, то есть подземный пар и горячая вода. Но и в этом случае надо сделать оговорку: на поверхность источников выходит во много тысяч раз больше, чем их берет для своих нужд человечество. Происходит это не потому, что человечество «заелось». Естественные гидротермальные проявления встречаются иногда в труднодоступных местах, где осваивать их до поры до времени невыгодно.
Горячие воды, пробиваясь к поверхности земли, откладывают на своем пути различные минералы, в том числе и полезные. Многие руды, которые мы добываем, имеют как раз такое происхождение.
Гидротермальные источники помогают людям избавляться от тяжелых болезней. На Камчатке есть два специализированных санатория — Начикинский и Паратунский. Сюда приезжают люди, страдающие полиартритом, едут с кожными заболеваниями и различными последствиями травм.
«Я уверена, — говорила на пресс-конференции, посвященной Всесоюзному вулканологическому совещанию, доктор геолого-минералогических наук Софья Ивановна Набоко, — что расстояние не будет помехой для людей, которых могут исцелить только вулканические воды. И надо сделать так, чтобы о чудесных свойствах камчатских и курильских вод знали во всех уголках нашей страны».
В Ключи я приехал до того события, которое обернулось самым невероятным приключением моей жизни.
Рабочий день подходил к концу. Сидя в конторе лесокомбината, я не столько занимался делом, сколько посматривал в окно, напротив которого, через площадь, была столовая. От нее, нацеливаясь на купол Ключевского вулкана, поднималась улица с деревянными одноэтажками и редко посаженными тополями.
Солнце, опускавшееся за вулкан, казалось, угодило в кратер и медленно стекало в его бездонную чашу. Оледеневший купол бросал на поселок яркие блики.
И вдруг здание сильно тряхнуло. Я ухватился за стол, совершенно не представляя, как вести себя дальше. Но тут в коридоре зачастили шаги, и я бросился к выходу.
Возле конторы стояла возбужденная толпа управленцев. Обсуждалось только что пережитое. Разобрать что-либо связное было нельзя, слышались только отдельные выкрики: «А я!.. А этот!.. Ух, драпали!..»
Здесь были и мои соседи по гостиничному номеру. Вчера, при знакомстве, они отрекомендовались мне каждый на свой лад. Инженер из леспромхоза, тот, что выделялся в толпе без малого двухметровым ростом, назвал только имя — Спартак, хотя было ему за сорок. Ревизор из областного управления торговли мягко, почти ласково представился Яковом Ивановичем. Выглядел он моложе Спартака, но таких, как он, начинают величать по имени-отчеству еще на школьной скамье. Яков Иванович казался спокойным, даже чуточку флегматичным. Он как бы постоянно твердил про себя одну и ту же истину: все, что ни есть, на свете, можно представить и так и эдак.
Возле толпы прохаживался еще один жилец нашей комбаты, по фамилии Литвинёв. В Ключи он прикатил с побережья, а туда попал по вербовке. Он относился к той категории сезонников, которые, честно отработав договорный срок в каком-то одном месте, едут наниматься в другое. И опять ненадолго: на два-три месяца. Работа по вербовке была для них удобным, по крайней мере, дешевым способом повидать белый свет. Малого росточка, подслеповатый, Литвинёв жадно ловил все, что раньше ему было неведомо. Любую пустячную историю, анекдот выслушивал с такой сосредоточенностью, будто все сказанное ему предстояло донести до грядущих поколений. На шее у него висел фотоаппарат. Литвинёв держал его бережно, обеими руками, как наголодавшийся держит горбушку хлеба, часто прикладывался глазом к видоискателю, а нажав кнопку затвора, заглядывал в объектив, словно все еще надеялся увидеть, как оттуда вылетает обещанная ему в детстве птичка.
Спартак энергично, с картинностью штатного вручателя грамот и вымпелов, потряс мою руку.
— Мы все видели. Молодец!
— А что вы могли видеть? — я смотрел не на Спартака, а на улыбавшегося Якова Ивановича.
— Видели, как из конторы выскочил, — сказал, продолжая встряхивать мою руку, Спартак. — По-капитански. Последним.