Мой отец был самым добрым человеком, которого я когда-либо знал; в нем не было ни капли жестокости. Во всем этом не было никакого смысла.
Я отвел глаза от письма, пытаясь успокоиться. Мой взгляд упал на спящую Каресу. Это зрелище мгновенно смягчило мой гнев. Когда я почувствовал листы бумаги между большим и указательным пальцами, я подумал: смогу ли попросить ее прочитать его мне? Я… доверял ей. Я знал, что она сделает это, если я попрошу.
Но я понимал, что не сделаю это.
Если мой отец хотел что-то сказать мне в этом письме, я хотел быть тем, кто это прочитает.
Потом я подумал о ее предложении. Подумал о том, что, по ее словам, со мной может быть не так. Что мой путь прегражден упавшими ветками. Что мы могли бы найти способ обойти их, помочь мне увидеть слова и записать их — вместе.
— Хорошо, — прошептал я так тихо, что она даже не пошевелилась. — Хорошо, Кареса. Я хочу, чтобы ты показала мне путь.
Прошло несколько минут, прежде чем я сложил письмо обратно в конверт и заставил себя покинуть убежище, в которое превратилась моя спальня.
Вернувшись к рутине, я направился к виноградникам со своим старым кассетным магнитофоном. И я делал то, что у меня получалось лучше всего.
Только с запахом Каресы на своей коже…
… и воспоминанием о ее губах на моих…
Зная, что на краткий миг, мы были двумя половинками одного целого.
***
Прошло два дня, а от Каресы не было ни слова. Затем на третий день, когда я зашел в амбар, чтобы давить виноград, собранный с последних двух рядов, я нашел ее возле огня. Длинный стол был подвинут ближе к теплу, а под ним стояли два стула.
Мобильная, школьная доска, была установлена перед столом; ручки, карандаши и стопка бумаги лежали на столе.
Моя кровь похолодела, когда я увидел все эти принадлежности для чтения и письма, но затем она потеплела, когда Кареса подняла голову, такая же красивая, как и всегда, если не больше. Воспоминания проведенной с ней ночи в тот же момент заполнили мои мысли. Мне было интересно, понравилась ли ей роза? Когда я вернулся позже, тем вечером, Кареса уже ушла. Она не пришла попрощаться со мной среди виноградных лоз.
Но розы на подушке больше не было.
Сам не знаю почему, но от этого я почувствовал себя на десять футов выше.
— Ахилл, — произнесла Кареса в приветствии, запыхавшимся голосом, ее загорелая кожа слегка покраснела.
Она была одета в джинсы, коричневые сапоги на каблуках и в простую белую блузку. Ее волосы были собраны наверх в высокий хвост, несколько выбившихся прядей обрамляли лицо. Это делало ее намного моложе двадцати трех лет.
Должно быть, она заметила, что я смотрю на ее прическу, потому, что подняла свою руку и произнесла: