Нико и Роза заметили меня и немедленно направились в свой загон, зная, что их ждет. Я перепрыгнул через изгородь, схватил ведра с кормом и отнес в конюшню. Лошади тут же приступили к трапезе. Я так же наполнил поилки водой и положил в загон немного сена. Когда я вернулся назад, Роза стояла у меня на пути.
— Эй, красавица, — поприветствовал ее я, прибегая руками по ее ушам и шее.
Она стояла спокойно и неподвижно, как и всегда. Это благодаря моему отцу. Он умел обращаться с лошадьми так, как никогда не получалось у меня. Роза была слишком маленькой для моего телосложения, поэтому ей приходилось довольствоваться кордой32 и специальным обучением.
Когда Роза повернулась и направилась в свой загон, я почувствовал, как в моем животе образовалась дыра. Она выглядела такой одинокой и потерянной без моего отца. Как будто чувствовала, что с его уходом она стала больше не нужна. Мы использовали этих лошадей для работы в поле. Без моего отца Роза была потеряна.
И она, и я — мы оба.
Отец обучал ее выездке, каждый день проводя с ней время, следя за тем, чтобы каждое ее движение было идеальным и безупречным. Я был уверен, Роза скучает по выездке вокруг загона с моим отцом. У меня не было такого умения, чтобы как-то ей помочь. Волна вины поднялась в моей груди.
Я, моргнул, когда слова герцогини внезапно всплыли в моей голове. Я подумал о ее больших карих глазах и мягкой улыбке, когда она говорила о Нико и Розе. Вспомнил благоговение и грусть, звучавшие в ее голосе, когда она рассказывала о своей старой лошади.
Я посмотрел на свою обнаженную руку. По моей коже пробежали мурашки. Я не чувствовал холода, но температура упала, поэтому я рассудил, что именно в этом и была причина.
Покинув загон, я направился к дому. Лунный свет освещал путь по садовой дорожке. Когда зашел в коттедж, то сразу же подошел к камину и подбросил в него несколько поленьев. Мои мышцы ныли, и я нуждался в тепле. Как только огонь ожил, я снял свою одежду и забрался в старую душевую кабину. Горячая вода расслабила мою напряженную шею и плечи. В воздухе повис запах горящего дерева. Я не двигался, просто стоял наклонив голову, пока вода не стала прохладной, а затем и вовсе ледяной.
Я натянул спортивные штаны, позволив своим мокрым волосам сохнуть самим, и приготовил немного кофе в своей гейзерной кофеварке. Затем достал из холодильника немного готовой пасты и налил бокал мерло 2010 года.
Прежде чем приступить к еде, я поставил новую пластинку в старый проигрыватель отца. Когда игла заскрипела по винилу из колонок полилась Травиата33 Верди.
На мгновение, когда вводные такты заполнили комнату, я уставился на единственный деревянный стул у камина. Когда-то здесь был и другой, стоящий напротив. Если бы я закрыл глаза, то мог бы увидеть своего отца, сидящего там и читающего книги вслух специально для меня, пока его любимая опера играет на заднем плане. Когда я был моложе, мы каждый вечер садились у камина после тяжелой работы, и он читал мне наши любимые книги.
Из классики — моей любимой был Граф Монте-Кристо, а его Шерлок Холмс. Из фантастики — у меня был Хоббит, а у него Властелин Колец. Но его абсолютным фаворитом, да и моим тоже, была философия. Он рассказывал мне об Аристотеле и Платоне и их суждениях о любви. Он говорил о моей матери, которую любил сверх всякой меры. А также о том, что она была его второй половинкой души.
Он говорил, что однажды я тоже встречу свою половинку.
С тех пор как его не стало, старый дом, казалось, лишился жизни. Единственный, теперь уже одинокий, стул у камина был таким же одиноким, как и мое сердце.
Я открыл глаза и уставился на поднимающееся красно-оранжевое пламя. Я сморгнул блестящие слезы с глаз, отказываясь позволять им упасть.
Музыка достигла крещендо, и я вернулся обратно на кухню, чтобы забрать еду и вино. Я пришел в гостиную и сел на стул перед камином. Я быстро съел свой ужин, а после помыл и убрал единственную тарелку.
Чувствуя себя беспомощным, я выключил лампы в своем маленьком доме, одну за другой. Прошел в спальню и, как делал каждую ночь, сел на край кровати. Сделав глубокий вдох, я вытащил конверт из тумбочки и открыл его. Как можно осторожнее, я вытащил из него письмо, состоявшее из трех листов. С трясущимися руками, я пробежал глазами по идеальному рукописному письму, изучая каждое слово. И как каждый вечер, просматривая каждую страницу, я чувствовал, как мое сердце разбивается на части.
Комок подступил к моему горлу, и я не мог дышать.