Пощечина обожгла щеку, голова мотнулась. Корион вспомнил, кто он и где он, и с трудом согнул пальцы в знак, цепляясь воспоминаниями за то, что обжигало болью и не давало раствориться в экстазе окончательно.

- Флорес Мастерпис!

Это было невероятное ощущение. Волна пьянящей мощи накрыла его с головой, хлынула в легкие, в каждую клеточку тела. Его нежили, любили, готовые подчиниться малейшей прихоти, выполнить любое желание… Океан наполнил его до краев, смел всё, что попалось навстречу, достал до чего-то глубокого, древнего, о чем сам Корион и не знал, и не кончился - схлынул назад, оставив томную негу.

Восхищенные диалектные ругательства бабули Хим и профессора Оуэна заставили его открыть глаза.

Розы. Полный зал желтых роз. Розы расцветали прямо в воздухе, плавно опускались на пол, на столы, на головы, вырастали прямо на вьюне, не смущаясь соседством с белыми цветами. Крупные распустившиеся бутоны наполнили Фогруф тонким насыщенным ароматом и заиграли в сиянии Светоча благородным золотом. Ученики с нервным, восторженным смехом ловили их из воздуха и с любопытством рассматривали.

Корион провел чуть дрожащей рукой по лицу в попытке вернуть самообладание и тронул за плечо Элизу, которая как все остальные застыла рядом с открытым ртом, позабыв обо всем на свете.

- Проверь его.

- Да… Да, сейчас.

Она провела руками над Волховым и всмотрелась в цифры, но Корион уже понял и так. Солнечный теплый океан перевернул всё внутри него, вымочил и настроил на себя. И теперь на краю разума билось инстинктивное знание – он всего лишь вычерпал лишнее. Аура мальчишки больше не грозила разорваться в клочья, но мера оказалась временной. Наполнение не прекратилось. Выход по-прежнему стоял на тех же значениях. Нужно было не вычерпывать, а затыкать течь. А течь возникла не только из-за магического места. Корион прекрасно видел, как мальчишка вполне спокойно сидел в «Полной чаше» и ходил по Крепости Лунного Вьюна явно не пять минут, раз пришел в таверну уже с покупками. Он рухнул уже после того, как Комната наслала на него иллюзию пути. Это была стандартная проверка разума на реакции и асоциальные отклонения: барды и филиды мыслили по-разному, к ним подходили по-разному. И остановить иллюзию могло лишь одно. 

Корион медленно взял мальчишку за запястья.

- Волею главы дома бардов принимаю тебя в ученики.

Брошь в виде пчелы на сотах на его груди вспыхнула и отпечаталась на одежде нового барда. Показатель насыщения замер и медленно, неохотно начал снижаться. Вместе с этим начала гаснуть сияющая кожа. Стал виден лихорадочный румянец на по-детски круглых щеках. Выход по-прежнему стоял на месте, как заколдованный, хотя должен был прекратиться. Значения не уравновесились до конца – насыщение по-прежнему шло быстрее. Но снизилось до приемлемых значений. Смерть мальчишке больше не угрожала.

- Да что за мистика такая! – выругалась Элиза и в сердцах смяла руны.

Корион поудобнее перехватил своего нового студента и поднялся на ноги. Самообладание возвращалось к нему с каждой секундой.

- Если вашей квалификации не хватает, зовите специалистов. Директор, будьте любезны, откройте портал в Больничное крыло. Как видите, у меня заняты руки.

- Конечно, конечно, - закивал Мерфин и прошел за Корионом к выходу из Комнаты Испытаний.

Под прицелом множества глаз и перешептываний они пересекли весь зал и остановились у роскошного, в половину стены, зеркала. Аунфлай прикоснулся к одному из многочисленных цветков, которые украшали раму, и отражение Зала пиров с распахнутой Комнатой Испытаний сменилось изображением стройных рядов больничных кроватей. Корион уже шагнул внутрь, когда вдруг понял, что видел над Комнатой знак. Блеклый, почти не проявившийся он изображал не пчелу на сотах и не светляка на шиповнике. Граней на знаке было не шесть и не пять, а гораздо больше. И насекомое на нем сидело круглое, с множеством длинных лапок.

Корион обернулся к зеркалу, чтобы еще раз посмотреть на Комнату, но оно уже перестало отражать Зал Пиров. Он устроил Волхова на ближайшей кровати, поправил его вялые руки и вдруг понял, что всё это время под фенечками скрывались витиеватые татуировки. Корион задрал рукава ветровки и застыл, прозревая. 

Во-первых, лодыжка не болела. Хов вообще больше не чувствовал никаких неудобств. И нарисованная на предплечьях подростка чаша Гигеи, греческой богини медицины, не оставляла ни малейших сомнений в причине этого беспрецедентного явления.

Во-вторых, над Комнатой Испытаний был паук. Великий прядильщик судьбы, помощник Великой Матери. Символ упраздненного задолго до рождения нынешнего лорда Аунфлая дома друидов.