— Уроды! — невнятно изрекла я, обращаясь к изрядно продавленной подушке. — Козлы! — Я уронила на пол ни в чем не повинный мобильник, безмолвно прикорнувший на прикроватной тумбочке и совершенно непричастный к творимому надо мной издевательству. Телефон закатился под кровать, а звонок не умолкал ни на секунду, кажется вознамерившись трезвонить до скончания веков. Похоже, она обладала воистину железными нервами — та чертова персона, вздумавшая во что бы то ни стало поднять меня на ноги. Блин, да эта зараза и мертвеца из гроба поднимет…
«И кто такой этот «спать»? — мысленно иронизировала я, пытаясь разлепить тяжелые, будто налитые свинцом веки. — Почему я его всегда хочу?»
Между тем звонок блажил не переставая…
— Вадим, открой! — взмолилась я, наконец-то опознав гундосый сигнал нашего домофона, и тут же прикусила себе язык, вспомнив слова из песенки в исполнении Эвелины Бледанс: «Ангелы здесь больше не живут…» Хотя Вадиму до ангела — как мне на карачках до Луны…
— Иду, иду, — сдалась я, со стоном сползая с кровати и враскачку плетясь в прихожую. Белая пластиковая трубка чуть не выскользнула из моих негнущихся, перепачканных чем-то липким пальцев: — Кто там?
— Галиматья! — кто-то истерично визжал в динамик, установленный на подъездной двери.
— Ни фига себе! — непонятно чему обрадовалась я. — Ко мне уже бред в гости ходит?
«А жаль все-таки, что не Брэд Питт, — одновременно промелькнуло у меня в голове. — Пить надо меньше…»
— Да не «бред» это! — поспешили разочаровать меня с улицы. — Гали мать я, Елена Александровна! Ева, Галина у тебя?
— Нету, — облегченно буркнула я, вешая трубку домофона. Уфф, слава богу, умственное расстройство и галлюцинации мне пока не грозят.
Я нагнулась к тумбочке для обуви, разыскивая тапочки и философски размышляя, какое средство от головной боли действует быстрее — цитрамон или топор? Выпрямилась и с воплем ужаса отпрыгнула назад, увидев в зеркале нечто страшное — опухшее, красноглазое, закутанное в мой любимый байковый халат поверх серебристого клубного топика. К счастью, при ближайшем рассмотрении этим чудовищем оказалась я сама — с потеками размазанной косметики на лице и явными признаками некстати вылезшей аллергии…
— И какая сволочь напоила меня коньяком? — с оттенком риторичности рявкнула я, вытаскивая из тумбочки упаковку влажных салфеток и вытирая тушь со щек и румяна с подбородка. — Убью гада! — Но моя угроза прозвучала ненатурально.
— Да ты его и так чуть не убила, когда он к тебе целоваться полез. — Из неплотно прикрытой двери, ведущей в большую комнату, выглянула смеющаяся Галкина мордочка, свежая и цветущая. — Ка-а-ак саданула ему кулаком в глаз…
— Кому? — опешила я, воззрившись на подругу безумным взглядом Гамлета, обнаружившего призрак своего покойного отца. — А ты здесь откуда?
— Здрасте! — от всего сердца обиделась впечатлительная мадам Ковалева. — Била ты рыжего Игорька аккурат после того, как перевела с немецкого полученное Стасом письмо, а они на радостях тебя целовать начали. А мне ты велела готовиться к Ночному дозору, сама же с парнями напросилась идти…
— Та-а-ак. — Я прошествовала в комнату и тяжело плюхнулась на диван. — Проклятое похмелье, ничего не помню… А это что еще за фигня? — Находившийся в центре залы столик застилала моя лучшая льняная простыня, в середине которой красовалось большое красное сердце, жирно нарисованное итальянской губной помадой.
— Это — наше знамя! — гордо заявила Галка, картинно упирая руки в боки. — Нравится?
— И что обозначает сия аляповатая аллегория? — вопросительно усмехнулась я. — Японцы выбирают корвалол?
— И вовсе нет, — надула губы подружка, не понявшая моего сарказма. — Наш отряд «Гейши в ботфортах»…
— Жрицы свободной любви, значит… — сообразительно расшифровала я, заодно уяснив: в японской моде Галка смыслит гораздо меньше, чем в европейской. — А почему не «Куртизанки на тарзанке», «Гетеры из партера» или не «Содержанки на лежанке» — так ведь лучше звучит. Слушай, Галь, — я испуганно подпрыгнула в кресле, наконец-то в полной мере проникшись смыслом непрезентабельного определения «гейша», — я там, случаем, ни с кем по пьяни не того-с?..