Массовый убийца — новый герой американского мономифа
Ввиду всего сказанного ранее нетрудно догадаться, почему американское консервативное, либертарианское сознание сделало своим героем массового убийцу — скулшутера или другую его разновидность.
В принципе, скулшутинг как идея появился очень рано: уже в фильме 1968 года «Если» в самом конце всё завершается бойней.
Симптоматично, что фильм о восстании учеников частной школы вышел в год Красного Мая в Париже.
Симптоматично и то, что в противовес французскому студенческому восстанию — британское восстание школьников не только происходило лишь в кино, то есть было теоретическим восстанием, но и было по своей идеологии предельно асоциально. Его целью не было устроение нового общества, борьба с пережитками старины и так далее. Оно преследовало единственную цель: его организаторы хотели поквитаться с теми, кто был им неугоден.
Тем не менее, тогда скулшутинг был лишь теоретическим изыском, произведением холодного британского ума. Он не существовали в реальности.
Тем не менее, по прошествии лет стало понятно, что британский фильм во многом опередил своё время и предвосхитил реальность.
Первый полноценный скулшутинг произошёл в Канаде в 1975 году. После этого такие акты происходили с различной периодичностью в Северной Америке, Японии и России.
Понятно, почему убийцы так часто выбирали именно учебные заведения. С одной стороны, практическая сторона вопроса состояла в том, что они мало защищены. С другой, в рамках американского мифа о белом человеке как прирожденном убийце, — именно академическая система занимала место одного из самых репрессивных институтов.
Ведь белого американца, прирожденного хищника и покорителя прерий, — угнетают в первую очередь именно высоколобые интеллектуалы, правительственные чиновники и, разумеется, коммунисты и вообще леваки, окопавшиеся, в соответствии с тем же мифом, в кампусах и школах. Поэтому выбор целей так часто останавливался на учебных заведениях.
Через некоторое время то, что изначально было лишь эстетизированной изощренной формой самоубийства, — стало частью одержимого ресентиментом белого консервативного американского большинства.
Именно поэтому с начала двадцать первого века массовые убийства приобретали всё более выраженный идеологизированный характер. Особенно это стало очевидно после терактов Андерса Брейвика, массовых убийств в Новой Зеландии в 2019 году, бойни в синагоге Питтсбурга, убийства в супермаркете в Баффало (2022), стрельбы в Гейдельбергском университете (2022), а также инцельских убийств Элиота Роджера (2014), бойни в Кольере (2009), бойни в Торонто (2018).
Тем не менее, женоненавистнические мотивы в массовых убийствах встречались ещё со времён массового убийства в одном из колледжей Монреаля (1989).
С определённого времени тактика точечных массовых убийств была взята на вооружение праворадикальными группами как один из методов политического террора. Именно это явление и было обозначено в научной литературе как bedroom terrorism или терроризм нового типа.
Его распространение было связано с тем, что старые методы длительных кампаний террора, состоящих из множества локальных актов, стали затруднительны. Усовершенствовавшиеся с 1970-х годов методы работы полиции и спецслужб на ниве борьбы с терроризмом сделали растянутую на долгое время террористическую деятельность малореализуемой.
Если в 1970-е террористическая группа могла совершить много различных актов перед тем, как её уничтожали, то сейчас вероятность разгрома становится предельно высока уже после первой же атаки. Следовательно, террористы стали озабочены тем, чтобы первый же их акт был как можно более крупным и существенным (поскольку велика вероятность, что он же будет и последним).
В настоящее время спецслужбы во многом остаются бессильны против терроризма нового типа. Типичные методы агентурной работы против такого рода структур не работают, а распространение шифрованных проколов общения в Интернете подрывает и информационную работу спецслужб.
Более того, с определённого времени американские политологи заговорили о нормализации «внутреннего терроризма» в США, превращение его в часть «новой нормальности».
Весьма интересным остаётся вопрос грядущего развития всех этих странных постидеологических концепций в современном мире. Здесь мы вынуждены признать, что за ними сейчас большое будущее. Во многом — будущее и принадлежит им.
Во всём нашем анализе нельзя упускать важной детали: любая постидеология является весьма правой политической концепцией.