– А ты правда Фролов? – спросил Сердюков. – Что-то не похож.

– Я – не тот, – настаивал мужик.

– А кто? – спросил участковый.

– Дайте одеться, – мужик поднял лежащую на полу рубашку.

«Вроде и правда не он, – подумал участковый, – уж больно не похож, совсем другой человек».

Женщина вздохнула во сне, положила руку себе между ног, слегка придавила и тихо застонала. Но не проснулась. Пальцы её медленно двигались. Она стала часто дышать, губы её приоткрылись, и зубы сияли в темноте, как будто фосфоресцировали. Она чуть отодвинула согнутую в колене ногу, как будто облегчая себе доступ.

Участковый, как и Петров и Сердюков, смотрел на неё, остолбенев во всех смыслах этого слова, включая состояние члена.

Мужик, назвавший себя Фроловым, даже не перескочил, а как-то жутко неправдоподобно передвинулся, как переехал, довольно далеко по комнате к стулу, стоящему у окна, и стал натягивать трусы. От этого передвижения, совсем не человеческого, почему-то стало вообще невозможно терпеть, все трое почувствовали почти боль в натянутых до предела, просто окаменевших членах.

– Вы только на минуту выйдите, а то, пока вы смотрите, я уйти не могу, – пробормотал мужик, выдающий себя за Фролова, – а через секунду вернётесь, меня не будет, а она останется.

На мужиков накатило затмение рассудка. Сейчас он уйдёт, а она останется. Вот сейчас. На всех троих её хватит, ещё ей мало будет. Они послушно вышли из комнаты. Но тут же опомнились и бросились обратно.

В комнате никого не было. Участковый включил свет. Кровать была аккуратно застелена, никаких следов, что на ней кто-то лежал или даже сидел. А больше всего поразил запах. В комнате явно пахло теперь пылью и чем-то кислым. Участковый вспомнил этот запах, который был здесь, когда он приходил опечатывать. Запах жилища больного неопрятного мужика.

Они стояли посредине комнаты. У двоих из троих хмель вышел окончательно. Третий, наоборот, чувствовал себя как пьяный. Милиционер и два народных дружинника. У всех троих болели и ныли яйца. Все трое были прибиты страхом. Все трое молчали, сказать было совершенно нечего.

Так в молчании они вышли из дома. В молчании дошли до отделения.

– Ну… мы… пойдём… – пробормотал Сердюков.

– Повязки снимите, – буркнул участковый.

Назавтра Сердюков с семьёй уехал вслед за старшей дочерью в Волгоградскую область. Расчёта он не взял, отпуска не оформил. Коля Петров, правда, никуда не уехал, но как-то притих и расправы над вампиром больше не требовал.

Глава 28. Предостережение участкового

Мне известно, что женщину, которую участковый видел ночью в доме Фролова, он встретил на следующий день на главной улице. Он сразу узнал её. Узнал её лицо, волосы, фигуру. Рядом с ней шёл какой-то городской, наверное, из университетских, и, судя по его жестам и интонации, пытался ей что-то втолковать. Мужчина был высокий, осанистый, одетый явно не по-деревенски – в джинсы и рубашку, не слишком свежую.

Участковый подошёл поближе и пошёл за ними, чтобы послушать, что тот говорит. Не без неприятного удивления он обнаружил, что городской читает женщине стихи. Неприятного потому, что участковый и сам иногда читал женщинам стихи, когда хотел произвести впечатление. Но только Есенина. А тут какая-то заумь, и мысль, что кто-то хочет произвести впечатление на эту именно женщину, неожиданно участковому очень не понравилась. К тому же у городского мужчины был очень красивый и мелодичный голос, и хотя в смысл стихов участковый даже не старался вникать, так как думал о другом, он не мог не отметить про себя, что стихи мелодичные и получается красиво, и женщине чтение явно очень нравится.

Он проводил их до магазина, где женщина купила бутылку вина, кусок колбасы, хлеба, каких-то консервов и чего-то ещё. Она настойчиво уговаривала этого городского поесть и предлагала пойти в общежитие, но тот взял у неё из рук бутылку, отошёл за угол магазина и буквально через минуту вышел оттуда, неся бутылку в руках, но уже пустую наполовину.