– Заходите, заходите, – говорит она, показывая дорогу. – Давайте пройдем в общую комнату, во время школьных занятий ею никто не пользуется.

– Здесь живет много подростков? – спрашиваю я, когда мы идем по широкому коридору и проходим мимо комнаты самодеятельности и музыкальной комнаты, судя по табличкам.

– У нас есть отделение опеки и интернат временного пребывания. – Карин останавливается у приоткрытой двери. – В данный момент заселены шесть комнат. – Она вдыхает через нос и открывает дверь до конца. – Вот наша общая комната. Проходите.

Внутри мини-кухня с журчащей кофе-машиной, а напротив комплект мебели из «ИКЕИ», состоящий из обеденного стола и окружающих его со всех сторон коричневых диванов. Общая комната современно обставлена, и тем не менее в ней витает какой-то своеобразный запах, напоминающий мне запах тюрьмы или психушки. Моя квартирка под городским мостом в Ставангере имеет тот же запах. Мне кажется, что отсутствие какой-то важной составляющей приводит к тому, что в подобных местах, где множество людей проходит через одни и те же двери, всегда пахнет одинаково.

– Вы работали здесь, когда пропали девочки? – спрашиваю я, когда мы устраиваемся за столом. Карин с одной стороны, мы с Миллой – с противоположной.

– Да. Я еще и дежурила, – отвечает Карин. – Кстати, вы хотите кофе? Мне кажется, он как раз готов.

Я киваю, а Милла вежливо отказывается. Карин встает и идет к мини-кухне, берет две ярко-желтых кружки и наливает кофе.

– Что вы можете рассказать о девочках? – спрашиваю я, улыбаясь, когда она протягивает мне одну из кружек и снова садится.

Взгляд Карин останавливается на Милле, она упирается локтями в колени и держит кружку так, что пар от кофе идет ей прямо в нос. – Сив и Оливия познакомились здесь и очень подружились. Сив приехала позже Оливии, она была тут на «разгрузке»[14] и время от времени жила у родителей в Хёнефоссе.

– Они уже убегали раньше, – продолжаю я, – на Ибицу?

– Да. Год назад. Но в тот раз они позвонили домой через неделю. Мне кажется, девочки немного испугались своей затеи. Во всяком случае, они обрадовались, когда мы приехали туда и забрали их.

– Вы могли бы рассказать, что помните из того дня, когда девочки исчезли? Я имею в виду, из последнего дня, который они провели здесь прошлой осенью.

– Мы заметили их отсутствие только после обеда, когда они не вернулись домой из школы, – начинает Карин. – Позже мы узнали, что один из наших мальчиков видел, как они садились в машину прямо здесь, у автобусной остановки.

– Они собирали вещи? Брали с собой то, что им не нужно для обычного дня в школе? – Я бросаю короткий взгляд на Миллу, кажется, она не слушает, молча и неподвижно сидя на диване рядом со мной и глядя в окно за спиной Карин на постепенно голубеющее и светлеющее небо.

– Всего несколько предметов одежды и личных вещей. Не так много, как в прошлый побег.

– Что вы сделали, когда поняли, что девочки пропали?

– Ну, конечно же я позвонила в полицию.

– Тот мальчик, который видел их, – продолжаю я. – Он все еще живет здесь? – Я замечаю, что задаю вопросы как попало, им не хватает последовательности, они слишком разбросаны. Я все время жду, что Милла вступит в игру, начнет спрашивать о том, что ей нужно для книги, но она ничего не говорит, только сидит с выражением лица, меняющимся от до смерти перепуганного до отсутствующего, она здесь и вместе с тем что-то удерживает ее вдалеке от нас.

– Да, – отвечает Карин. Она бросает взгляд на Миллу и ставит кружку на стол. – Но сейчас он в школе, – добавляет она. – Кажется, она замечает, что Милле несколько нездоровится.

Раз Милла не выказывает желания поучаствовать в разговоре, я решаю продолжать задавать вопросы, не имея другой цели, кроме как удовлетворить собственное любопытство.