— С самодеятельностью у нас плоховато, товарищ подполковник.

— Что случилось? Девятая застава всегда задавала тон в отряде!

— Люди новые, пока притрутся, проявят способности...

— Кое-что могли бы показать, — проговорил Иванов-второй. Начальник заставы вспыхнул, но сдержался или не нашелся, что сказать.

— Скромничаете, Кузьма Павлович, — вывел майора из затруднения начальник политотдела. — Дадим команду?

— Дадим, — неохотно согласился Козлов.

В коридоре Иванов-второй взял меня под руку.

— Тоже не веришь в нашу самодеятельность?

— Нет, — признался я.

— Это и есть тот сюрприз, на который намекал тебе.

— И для начальника заставы сюрприз?

— Нет, тут другое. Он два раза был на репетициях и уходил расстроенный. Стесняются его ребята.

— Сегодня еще больше начальства.

— Будь что будет! — Секретарь побежал куда-то, потом вернулся. — Еще один сюрприз: Топор на сцене! У парня такой баритонище прорезался — хоть сейчас в оперу.

Мне не верилось. Неужели в такое бурное время Иванов-второй думал о самодеятельности?

В этот день все казались возбужденными. Одни ждали концерта, другие готовились к нему, третьи мешали.

Аверчук сбился с ног. Он не понимал таких слов, как пожелание, просьба, совет. Во всем должна быть ясность. Захотело начальство познакомиться с людьми — построение, смотр, опрос претензий; заинтересовалось самодеятельностью — выставляй команду танцоров, певцов, музыкантов. Кто должен отвечать за эти команды? Старшина, конечно, хозяин заставы. И сейчас он заискивающе просил Иванова-второго:

— Скажи ты Сидорову, пусть сыграет что-нибудь повеселее — «цыганочку», «казачка», там, что ли. Сгорим!

— Скажу, — успокаивал секретарь, раздвигая двери между столовой и ленинской комнатой.

Аверчук приказал в первый ряд для начальства поставить лучшие стулья, лично проверил, чтобы не скрипели. Нашлась даже ковровая дорожка для избранных.