Но однажды дверь в морозную комнату не открылась. Мать нашли на лестнице. Незнакомый дядя, втаскивая меня в самолет, сказал: «Этот, наверно, не выживет». «Выживу, — прохрипел я. — Водолазы — они сильные!»

Мечта моя не сбылась, но я верю: она помогла мне выжить.

А сейчас меня одолевает мечта, с которой я семь лет назад пришел на границу: уйти на самую трудную заставу в горы, поближе к солнцу. Правда, самая трудная ваша, девятая, но и соседние ничего, подходящие. Убегу из канцелярии. Убегу! Только бы поскорее выбраться отсюда.

Дверь палаты легонько приоткрылась, в нее протиснулась тетя Маша.

— Вы долго будете тары-бары растабаривать? Вот доложу завтра Ивану Прохоровичу, что распорядку нашему не подчиняетесь.

— Тетя Маша, тетя Маша, подождите минуточку...

— Не знаю, голубчик, не знаю. Третий раз уже сегодня спрашиваешь. Не мое это дело решать, когда тебя выписать.

— Тетя Маша, вы хоть раз были ночью в дозоре, на границе? Темной, глухой, тревожной ночью? Идешь и вдруг слышишь неподалеку чужие, вороватые шаги. Автомат становится теплым, даже горячим без выстрела. А ты все ждешь, пока враг не приблизится к тебе настолько, чтобы взять его за горло, подмять под себя, зажать рот, не дав крикнуть...

— Да окстись ты, мне скоро домой идти.

— Тетя Маша, ну узнай, поговори как-нибудь с Иваном Прохоровичем, ты лицо нейтральное...

— Я тебе дам «нейтральное»! Выйдешь на эту самую границу, а у тебя шов разойдется. Что тогда?

— Да не на границе я, тетя Маша, а в канцелярии. От сидячей жизни у меня аппендицит. Правду говорю. Если хочешь, нарочно проверь: кто с геморроем да с аппендицитом — обязательно из канцелярии.

— Ладно уж, поговорю завтра, измором взял, мучитель.

В полдень старшина Мраморный пришел в палату сияющий, но долго не мог решиться объявить мне о пойманной жар-птице. Я поспешил выручить его.

— Выписывают?

— Ага! Скучать не будешь: сразу двоих подселят. Тетя Маша обещала.

— Спасибо!

Он подошел ближе.

— Хочешь, я устрою тебе перевод на другую заставу?

— Нет, не хочу. Буду служить на своей, на девятой! Старшину, по-видимому, мой ответ не огорчил, а, наоборот, даже обрадовал, и он ушел оформляться.