– Разбирайтесь, Исаак Моисеевич, машины во дворе. У вас еще целых двое суток…
И вот сегодня был очередной «заезд». На сей раз танк не глох и более-менее слушался управления. А самое главное, прошел-таки без единой поломки положенные тридцать кэмэ. Завтра была очередь сесть за рычаги Баранова – уже на полсотни. Именно на этой машине. К которой за ночь никто не подойдет. Таково было условие Бата: заправить на сто километров и не заниматься текущим ремонтом. Ну, если нужно пальцы гусениц подбить или еще что – с этим и механик справится. А вот в двигатель лезть – ни-ни. Если пройдет – отлично, заводу плюс, а будущей танковой бригаде – первая боевая машина. И так с каждой, ага.
Разумеется, Владимир Петрович вовсе не планировал самолично обкатывать каждый новый танк формирующейся ТБр – на подобное никаких сил не хватит. Физических в смысле. А где-то и моральных. После приемки первых десяти «КВ» он собирался вернуться к обычному режиму работы заводского ОТК. С выборочной проверкой отдельных танков, к примеру, каждого пятого. Тем более шансы на благополучный исход имелись, и серьезные: двигателисты со спецами по трансмиссии четвертый день ночевали в цехах, работая в четыре смены. Или в три? Да хоть в пять, главное, чтобы результат был. Подобными подробностями Бат принципиально не интересовался, продолжая отыгрывать роль строгого самодура-проверяющего «из самой Москвы», которому любое море по колено…
– Ну, что скажешь, Коля? – Бат уселся на закраине люка, с удовольствием подставив потное лицо свежему ветерку. В Ленинграде, вполне ожидаемо, оказалось прохладнее, чем в Москве или Белоруссии, сказывалась близость Балтики.
– А чего говорить, тарщ полковник? – Придерживаясь рукой за ствол башенного орудия, Баранов уселся на броню справа от командира. – Вроде нормальная машинка, нужно брать. Завтра мы со Степой еще покатаемся, ежели все нормально будет, можно принимать. Покрасить только. – Мехвод усмехнулся.
Неокрашенный танк, покрытый пылью, и на самом деле выглядел достаточно своеобразно. Пустые амбразуры обоих пулеметов, и курсового, в шаровой установке, и спаренного с пушкой, заткнуты промасленной ветошью, предохранявшей от попадания пыли. Поперек башни коряво нанесен кистью заводской порядковый номер машины.
– Добро, отгони «коробочку» на площадку, завтра продолжишь испытания. Степа, ну, где ты там? Чего копаешься? – Батоныч махнул рукой выбравшемуся из башни мамлею. – Пошли в столовку, жрать охота, нам обещали оставить. Только сначала переоденемся и сполоснемся, мокрый весь. Матвеич, догонишь.
– Так точно, тарщ полковник. Слезайте оба, да подальше отойдите, сами знаете, какой у него радиус разворота. – Баранов нырнул обратно в пышущее жаром и густым солярочным духом нутро боевой машины.
– Вот именно, что радиус… – пробурчал Батоныч, спрыгивая на утрамбованную до бетонной твердости гусеницами многотонных машин землю. – Ну, тут уж ни хрена не поделаешь, будем с таким радиусом воевать.
Отойдя в сторону, товарищи несколько секунд наблюдали, как сорокапятитонная махина, пыхнув из патрубков сиреневым дымом сгоревшей соляры, неуклюже разворачивается на месте.
– Ладно, нормальный радиус, – махнул рукой Батоныч. – В боевой обстановке, глядишь, больше немцев случайно передавит. Но как же он все-таки грохочет! Пошли, Степа…
«Танковая бригада особого назначения», как с подачи Иосифа Виссарионовича обозначалось в документации формируемое полковником Батом подразделение, потихоньку начинало напоминать, собственно, воинскую часть. Как выражался наедине с самим собой Владимир Петрович, «мы уже не махновцы, поскольку с тачанками напряг, мы уже немного бригада». Был бы рядом Очкарик, он бы и не стеснялся, но Кариков несколько дней назад отправился наконец в «самостоятельное плавание», занимаясь связью. Первое время, судя по скупым сообщениям, – отчаянно не хватало банальных сотовых, а по радио или проводной связи особенно не поговоришь, – Бориса жутко шокировали две вещи. Низкая надежность войсковых радиостанций, порой выходящих из строя от банальной вибрации во время движения, и уровень помех от работы системы зажигания карбюраторных двигателей легких танков и бронеавтомобилей, напрочь сбивавших все настройки. Ну а чего он хотел, коль там даже проводка была неэкранированной? Нет, это не Батоныч таким эрудированным оказался: Борис сам и рассказал-нажаловался. Плюс – крайне низкий уровень технической подготовки личного состава…
И все же дело пусть медленно, но неуклонно двигалось вперед. «ТБрОН» потихоньку обрастала «мышцами». Через неделю после памятного разговора с Зальцманом и Котиным Кировский завод выдал-таки первую более-менее нормальную партию тяжелых танков. По крайней мере, оба прогона по полигону без серьезных поломок прошли практически все боевые машины. Мелкие были, конечно, но все, что можно исправить силами отдела техконтроля, за эти дни надрюченного Батом по самое не могу, он решил игнорировать. Фронту – и ему лично – нужны танки. И так приходится делиться с приезжающими за машинами товарищами. Из расчета два к пяти примерно. А как иначе? Иначе никак. Вермахт, оправившись от первого шока, по-прежнему прет вперед, пусть и отставая от некогда озвученной Виталиком «версии событий» на несколько недель…
Убедившись, что на ЛКЗ в целом все идет по плану, Батоныч, оставив в качестве заместителей Гаврилова с Барановым, смотался в Псковскую область, куда в обстановке полной секретности прибыл из Харькова эшелон с «Т-34». Предназначенный ему лично. Ну, в смысле не ему, конечно, а его бригаде. Машины, уже прошедшие заводскую приемку, Владимиру Петровичу понравились. Из двух десятков танков на марше от железнодорожной станции до ППД, расположенном в летних лагерях 3-й танковой дивизии под Стругами Красными, покинутых прежними «хозяевами» еще в июне, заглох всего один, да и то из-за ошибки механика-водителя. Конечно, эти «тридцатьчетверки» были со всеми свойственными им огрехами, но уже кое-что. Чуток «подшаманить», как говорили ремонтники его времени, и можно воевать.
Вернувшись в Питер, Бат провел с Гавриловым недолгий разговор, возложив на Степана обязанность подбора личного состава. Поначалу мамлей уперся рогом: «Мол, да кто меня слушать-то станет?»
Батоныч, за несколько крайних дней уставший сверх всякой меры, в ответ вспылил:
– Не станет – обращайся ко мне. Виновных поощрим, непричастных – расстреляем. Степа, не делай мне нервы, они у меня и так растрепанные. Тебе доверено ответственное задание партии и правительства, вон, бумагу в руке держишь, которую я только что подписал. На остальное мне откровенно насрать, понятно? Иди и выполняй, Матвеич тебе в помощь, он у нас практически, как Гугл. Что? Да не важно, забудь. Вот на груди у тебя что? Карман – или высокий правительственный орден Красного Знамени? Иди и дави авторитетом, как заслуженный ветеран-фронтовик, – и все такое прочее. Если будут успевшие повоевать – бери сразу. Особенно на этой войне – пройдись по госпиталям, наладь связи. Нам крайне нужны те, кто немца лично пощупать успел.
– Дык…
– «Дык» в деревне осталось! – рявкнул Батоныч. – Или откуда ты там родом, не помню! Выполняй приказ, товарищ младший лейтенант! А ты, Николай Матвеевич, помоги командиру, у тебя глаз верный, нормального танкиста сразу узнаешь. Все, братцы, надоели. Полномочия я вам дал, достаточно серьезные, между прочим, вот и работайте. Свободны. Оба.
– Так точно, тарщ полковник, – кисло отрепетовал Гаврилов. – Разрешите идти?