Мы выезжали в пустыню на стрельбы, проводили учения бригады и дивизионов. Однажды на одном из них из-за короткого замыкания случился самопроизвольный пуск ракеты. Она врезалась в железнодорожную насыпь, за которой находилась школа, и развалилась на части. Я побывал на этом дивизионе с командиром бригады и советником, осмотрел вместе с нашим специалистом обломки ракеты и принёс домой показать жене и детям маленькие стальные кубики, которыми она была начинена.
Как-то мы заехали на танкоремонтный завод, где тоже работали наши специалисты. Нас провели по цехам, показали, что на нём делают. По всему его периметру стояли подбитые советские и израильские танки с зияющими пробоинами в лобовой броне. Сказали, что иногда их эвакуировали сюда с места боёв прямо со сгоревшими членами экипажа.
Вспоминаю Бейрут (после ливанской войны 1982 г.), над которым словно пронесся гигантской силы ураган; опрокинутый взрывом дом около аэродрома; патрульные вертолеты, которые взлетали друг за другом с борта стоявшего на рейде авианосца 6-го флота США и кружили в небе, наклонившись вбок, точно зоркие хищные птицы, высматривающие добычу; тени палаток с американским флагом возле ангаров и одинокую фигуру автоматчика у трапа нашего самолета. Хаму (в ней был только что подавлен мятеж братьев-мусульман), со следами от пуль и снарядов на домах, я видел в начале 1983 г. Нам разрешали её проехать, но нельзя было останавливаться.
Сеанс
В апреле 1977 г. в Москве проходил командный чемпионат Европы по шахматам. После его окончания Анатолий Карпов, набравший 5 из 5 очков, и ряд других участников приехали в Шахматный клуб МГУ на Ленинских горах, чтобы провести сеансы одновременной игры на 10 досках с часами. Я учился тогда на 2-ом курсе и в команде ИСАА при МГУ был новичком: только что перешёл туда из общефизической группы. Нам представили сеансёра:
— Международный мастер Джон Нанн, экс-чемпион Европы среди юношей.
Он оказался старше меня всего на полтора года. Тёмно-русые, аккуратно постриженные волосы, приятные черты лица. Несмотря на то, что команда Англии заняла в финале последнее, 8-ое место, Нанн набрал на 4-ой доске 6,5 очков из 11, и в следующем году ему было присвоено звание международного гроссмейстера.
В нашей партии был разыгран вариант Тарраша во французской защите. Я проверил дебютные ходы по базе Chess Assistant 19. Они совпали с ней вплоть до 18-го хода белых (!). После многочисленных разменов я (чёрные) получил в эндшпиле "плохого" слона (капитан команды иронически назвал её «большой пешкой») против коня. К этому времени один из наших лидеров в своей партии форсировал ничью вечным шахом. Внезапно Нанн пожертвовал мне пешку, в дальнейшим, видимо, надеясь на прорыв. Когда мы сделали положенные 45 ходов, партия была отдана на присуждение.
После того, как английский шахматист выиграл на всех оставшихся досках, в большом зале, по соседству, расставили фигуры. Он молча делал ходы, а чёрными руководил мастер Дмитрий Лосев. Я сидел сбоку, между ними. Вокруг собралась толпа студентов МГУ. Рассматривались варианты с жертвой белыми второй пешки и прорывом. Но слон чёрных везде успевал. В какой-то момент, правда, всем показалось, что конь может проникнуть в лагерь соперника. Лосев вопросительно посмотрел на меня:
— А Вы как сыграете?
Толку от меня было мало: находясь в стрессовом состоянии от предвкушения успеха и внимания такого количества людей, я только время от времени повторял: «Ну, ничья, ничья». Внезапно из-за моего плеча к доске протянулась рука одного из студентов и сделала спасительный ход слоном. Нанн, не раздумывая, согласился на ничью. Современный компьютерный анализ подтверждает правильность этого присуждения.
Все разошлись. Я взял с соседнего стола пустой бланк для записи партии, и английский шахматист, улыбнувшись, в графе «Белые» аккуратным почерком поставил свой автограф — John Nunn.
Как физики стали лириками
Однажды в «Интуристе» мне в течение долгого времени пришлось работать с группой из девяти ливийских физиков, приехавших к нам на стажировку. В будущем им предстояло работать на атомной электростанции в Сирте, которую так и не построили. Они, естественно, называли меня шутя "агент 007", хотя в мои функции входило лишь подтверждение оплаты их питания и проживания, распоряжение водителями, культурная программа и другая помощь. Как-то в автобусе один из ливийских физиков в очередной раз пошутил на эту тему. Я взял микрофон и сказал: "Я всего лишь лейтенант…" Не успел я произнести слово "запаса", как они все дружно загикали: "Мы же говорили!"
Каждое утро автобус приезжал с новым водителем, и я объяснял ему, как доехать до Института имени Курчатова. Один раз я зашел в него, чтобы посмотреть на атомный реактор, а потом просто ждал в автобусе или шёл в кино. Поскольку все ливийцы учились до этого в США, а один был даже женат на американке, лекции переводила на английский 23-летняя девушка. Лишь однажды она меня спросила, как будет на арабском слово "горшок", потому что не знала его на английском.
Через некоторое время большая часть моих ливийцев потянулась в поликлинику для иностранцев на Малой Грузинской, поскольку заразились венболезнями от интуристок, проживавших с ними в гостинице "Космос". В этой связи даже направили жалобу в Народное бюро (посольство) Ливии. В целом, они пользовались популярностью у местной женской половины. Один из них, красавец итальянского типа, как-то прохаживался со мной по холлу гостиницы "Космос". Половина местных дам с улыбкой здоровалась с ним.
— Красивые мужчины должны общаться только с красивыми женщинами, — гордо сказал он мне.
В другой раз горничная наивно сказала мне про одного из ливийцев:
— Он каждый день водит новых женщин. Разве так можно?
— Им всё можно, — сказал я с видом знатока. — Это нам ничего нельзя.