Книги

Всеволод Бобров

22
18
20
22
24
26
28
30

— А вот здесь, милый ты мой, — отвечает он и протягивает свежий номер газеты “Красный спорт”.

Это была не очень большая, уместившаяся где-то внизу газетной страницы, заметка. Но это была первая в моей жизни заметка обо мне, о моей игре. “В игре ‘Динамо’-2 и авиаучилища, — читал и перечитывал я, — счёт открыл динамовец Балясов. Однако к перерыву в сетку хозяев поля влетели два мяча от центра нападения курсантов молодого Всеволода Боброва. Это, бесспорно, игрок с большим спортивным будущим, хотя ему ещё надо очень много работать над собой, ибо его стремление во всём подражать Федотову часто ничем не оправдывается”.

Всего несколько строк, а как много значили они для меня. Ведь заметка одновременно и подбодрила и нацелила на труд и указала на серьёзный недостаток — голое подражательство. Я спрятал её в карман и долго носил повсюду, перечитывая при каждом удобном случае. Она и сейчас бережно хранится в моём доме.

Автором заметки был Юр. Ваньят. Тогда я никого вообще не знал, но мне очень и очень хотелось увидеть человека, заметившего меня на поле и тепло написавшего обо мне. Вскоре наше знакомство состоялось — в перерыве между таймами какого-то матча. В раздевалку вошёл стройный, высокий мужчина средних лет, в безукоризненно сшитом костюме. Он вежливо раскланялся со всеми, и все приветливо ответили ему. Видно было сразу, что среди футболистов это свой человек.

— Кто это? — спросил я.

— Корреспондент Ваньят, — ответил мне кто-то, — всё про футбол пишет. Неплохо».

Юрий Ильич Ваньят и в самом деле писал о футболе неплохо — на протяжении многих лет, хотя завихрения у него случались. Автора этой книги смутили в изложенном два момента. Если Ваньят, о чём говорилось выше, в начале военных лет находился в Омске, писал о футболе в местной газете, судил матчи и даже являлся тренером сборной Омска, пригласившим в неё Боброва, как Всеволод мог не признать старого знакомого?

Обратим внимание и на ещё одну немаловажную деталь. Прозвучало, будто бы Бобров был отправлен из ЦДКА «в аренду» тренером команды. Но тренером армейцев в то время являлся уже Борис Андреевич Аркадьев. А он во многих своих статьях указывал, что впервые увидел Всеволода в составе хоккейной команды...

Оставим эти нестыковки на совести автора литературной записи книги Леонида Горянова.

Если заметка Ваньята датирована 17 октября, то вскоре — 4 ноября — в «Вечерней Москве» появилась ещё одна публикация, посвящённая итогам столичного первенства: «Неплохое впечатление произвёл центральный нападающий команды авиаучилища Бобров, обладающий задатками очень хорошего игрока. Он во многом копирует на поле Федотова...» Написал эти строки Виктор Дубинин (в дальнейшем — заслуженный мастер спорта).

Такие слова в устах сдержанного на похвалы специалиста звучали как комплимент. Однако нельзя не обратить внимания, что в обеих заметках имеются упоминания о подражательстве дебютанта Федотову. Тем паче попали они в печать с малым интервалом. Не сговаривались же их авторы.

Возразил против такой трактовки в своей книге «Я — из ЦДКА!» многолетний партнёр Боброва по ЦДКА Валентин Николаев: «Невозможно согласиться с тем, что Всеволод подражал Федотову. Бобров, как мне думается, не подражал никому. Он играл по своему разумению, а прицел на ворота соперников свидетельствовал о том, что в лице Боброва наш футбол вот-вот получит столь же классного бомбардира. Всеволод был самобытен, и в этом его основное отличие от многих форвардов той поры».

Бросилось это в глаза и Акселю Вартаняну, который в «Летописи» отмечал: «Озадачило сравнение двух совершенно разных по игровому почерку футболистов. Федотов — игрок командный, созидатель, комбинатор, экзекутор. Бобров — индивидуалист, непревзойдённый дриблёр, “гений прорыва”, беспощадный палач со смертоносными ударами. Отдавал пас только для того, чтобы немедля, улучшив позицию, получить мяч обратно, желательно на “вырыв”. А там ищи ветра в поле. Он требовал, чтобы играли только на него. Если партнёры находили другой адрес, покрикивал на них, поругивал».

Пусть в новой обстановке Всеволод ещё никак не мог заявлять о себе как премьере, но в целом его «собирательный образ» передан верно. И всё же если игрок старается встроиться в командную игру, быть полезным партнёрам, можно ли это воспринимать как подражательство, даже такому большому мастеру, как Григорий Федотов?

Констатируем одно: только два матча успел провести в Москве в 1944 году Всеволод Бобров, но его заметили.

Старший брат Всеволода Владимир воевал в 1941-м на Калининском фронте. Он был начальником мастерских артиллерийского полка. В декабре лейтенант Бобров получил пулевое ранение в ногу. Через месяц он вернулся в строй. Но под Смоленском снова был ранен, на сей раз тяжело — осколок снаряда застрял под сердцем.

Отлежав полгода в ярославском госпитале, Владимир был выписан по инвалидной статье. Но от демобилизации он категорически отказался. Рапорт удовлетворили, но отправили фронтовика на долечивание в инвалидный дом отдыха близ Ярославля.

К концу пребывания в госпитале Владимиру удалось разыскать в находившемся неподалёку детском доме вывезенного из блокадного Ленинграда племянника Михаила Андреевича — Бориса. Одиннадцатилетний мальчик лишился родителей, и после его прибытия в Омск Боря был усыновлён Михаилом Андреевичем, став не двоюродным, а родным братом Владимира и Всеволода.

Затем Владимира отправили на Третий Белорусский фронт, он служил в отделе артиллерийского вооружения дивизии. Передвижные артмастерские находились в передовых порядках наступающих войск. К концу 1944 года у капитана Боброва вся грудь была в боевых наградах: ордена Отечественной войны I и 11 степени, два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу», две медали «За боевые заслуги».

Во всём блеске этих регалий Владимир Бобров и предстал перед своей роднёй.