Звезд, как и вчера, не было видно. Все небо было затянуто быстро несущимися густыми тучами. Туман внизу снова начал сгущаться и скоро занял весь горизонт. Становилось все холоднее, и Зыбков уже не раз приложился к горлышку бутылки с коньяком, чтобы немного согреться, так как ему начинало казаться, что даже самый желудок его пронимает зябкая дрожь. Глотки он делал маленькие, экономные, так как они условились с Сементовым беречь вино и возможное количество припасов на случай посадки в дикой местности, где им, может быть, пришлось бы долго бродить без жилья.

У приборов почти нечего было делать, так как аэростат шел довольно ровно, и только обилие влаги давало себя знать. Следить за землей тоже нечего было, потому что ее попросту не было видно. Лишь изредка в узкие окна в облаках проглядывала все та же черная бездна. Высотомер показывал без малого четыреста метров. До земли было далеко, и Зыбков не видел ничего плохого в том, что он дал аэростату еще немного убавить высоту и позволил ему итти на трехстах метрах — ему было жаль напрасно тратить балласт ради того, чтобы компенсировать сжимавшийся от ночного холода газ. А температура заметно стала понижаться, и висевший на рейке термометр уже показывал 3° ниже нуля.

Зыбкову стало просто скучно, и он размечтался о теплой постели и уютной комнате. Сделав маленький глоток коньяку, он почувствовал приятную теплоту в пищеводе, и ему пригрезился сытный обед. Клюнув носом, он ясно увидел перед собой дымящуюся тарелку супу, и в тот момент, когда его рука с ложкой протянулась к этой тарелке, тарелка вдруг прыгнула ему в лицо и больно ударила по лбу. Зыбков вскинул голову и, проснувшись, понял, что ударился лбом об один из приборов. Вероятно, он просто вздремнул… Но нет — его снова качнуло в корзине. Точно кто-то резко толкнул ее. Ничего не понимая, Зыбков смотрел на высотомер, показывавший 250 метров — до земли было далеко. Однако корзина снова дернулась, и стало ясно, что восьмидесятиметровый гайдроп за что-то цепляется.

— Чепуха какая-то! Не могут же здесь деревья быть по 170 метров.

Но еще один рывок, более сильный, чем прежние, показал, что вероятно это именно так, — снизу раздался характерный хруст ломаемых сучьев и ветвей, и было ясно видно, как гайдроп, захлестнувшись за древесный ствол, натянулся в сторону от подвесного обруча, к которому был укреплен. Не отрывая глаз от высотомера, Зыбков стал осторожно травить балласт из очередного мешка, и рывки прекратились.

Зыбков решил не будить Сементова, но стал внимательно наблюдать за стрелкой высотомера. В полном согласии с перьями обоих барографов, эта стрелка стояла против 250 метров.

Часы показывали 11 часов 50 минут. Как было условлено, Зыбков должен был завести их как раз в полночь. Он осторожно расстегнул кожаный футляр и достал массивную луковицу, настороженно глядевшую на него горящими фосфором цифрами. Заведя часы, он вставил их на место и принялся за вторые. За это время стрелки успели продвинуться еще на 5 минут. И как раз, когда Зыбков приподнялся на цыпочки, желая дотянуться до рейки, чтобы поставить на место вторые часы, он почувствовал, что борт корзины сильно толкнул его в грудь. Крепко держа в руках часы, Зыбков со всего маху полетел в противоположный угол корзины, где, завернувшись в брезент, спал Сементов.

Не успев даже крикнуть, Сементов, забился в мокром брезенте, пытаясь сбросить с себя тяжесть коренастого тела Зыбкова. Новый крепкий толчок корзины сделал это за него. Зыбков скатился с Сементова и, растянувшись поперек корзины, уперся головой в ее борт, все еще не выпуская из рук часов.

Через несколько секунд Сементов был на ногах и, наступая на пытавшегося встать Зыбкова, бросился к приборам, но резкий толчок, сопровождаемый сильным треском ломаемых внизу деревьев, заставил его изо всех сил вцепиться в стропы, чтобы удержаться на ногах. Корзину неистово мотало из стороны в сторону, точно бочку на волнах. Оглушительный рев ветра доносился снизу, из леса, так ясно, словно этот лес был вот здесь, совсем рядом с корзиной. Не могло быть сомнений в том, что гайдроп зацепился за деревья. Стараясь пересилить завывания ветра, Сементов крикнул Зыбкову:

— Травите балласт… травите балласт, чорт вас подери!..

И держась одной рукой за стропу, другою Зыбков выбросил за борт сразу целый мешок, за ним второй. Аэростат разом метнулся вверх, но сейчас же рванулся снова вниз на туго натянутом гайдропе. Среди шума ветра можно было разобрать, как с дробным пулеметным треском затрещали веревки сетки, и корзина резко накренилась на один борт. Новым порывом ветра ее ударило о вершины деревьев. Толчок был настолько силен, что Зыбков не мог устоять на косом дне корзины и, продолжая держаться одной рукой за стропу, уперся ногами в борт, который оказался теперь на месте пола.

Свободной рукой он пытался поймать метавшиеся в диком танце по дну корзины балластные мешки. При новом ударе груда беснующихся мешков накатилась ему на ноги, и, потеряв равновесие, он вылетел из корзины, повиснув руками на стропах.

Сементов отчетливо видел эту борьбу Зыбкова с мешками. Но сознанию трудно было уловить движения аэростата, совершавшиеся с молниеносной скоростью. Сементов давно уже, как казалось ему, понял тщетность попыток освободить гайдроп, и мозг его резала мысль: «срубить гайдроп». Но тут же он понял и то, что эта мысль нелепа потому, что в корзине нечего было и думать найти топор. Руки его сами потянулись к разрывной вожже. Обдирая кожу рук, он всею тяжестью своего тела повис на разрывной и с отчаянием тянул неподдающуюся веревку. Вися на этой веревке, с телом, придавленным к борту корзины навалившейся кучей вещей, он видел, как Зыбков сделал несколько судорожных усилий, чтобы снова попасть в корзину, и исчез за бортом.

_{Зыбков сделал несколько судорожных усилий, чтобы удержаться и снова попасть в корзину, но сорвался и исчез за бортом…}

Сементов что-то хотел крикнуть, но сам не услышал своего крика. Новым ударом его оторвало от разрывной вожжи и, ловя воздух руками, он покатился в корзине, больно ударившись грудью о что-то твердое. Перед глазами его танцовали приборы, мелькая в темноте фосфоресцирующими циферблатами. Ударяясь головой о борта, Сементов не мог уже понять, где низ и где верх. По хрусту корзины он только понял, что ее снова швырнуло на деревья. Это было последним, что он успел сообразить. В следующий миг он почувствовал, что быстро летит вниз, в зияющую под ним черную пропасть.

Освободившись от экипажа, аэростат отчаянно рванулся и, оставив половину гайдропа, ракетой взмыл вверх, сразу исчезнув в темной мути облаков.

IV. В лесных дебрях.

Прошла целая вечность — или не прошло и минуты? — этого не мог сказать ни Сементов, ни Зыбков. Они лежали на расстоянии десяти метров один от другого, не видя друг друга. У Сементова сильно ломило бок. Зыбков лежал — оглушенный падением.

Сементов не мог пошевельнуться. Впечатление падения в бездонную пропасть было настолько сильным, что он не отдавал себе вполне ясного отчета в том, что с ним произошло. Окруженный холодным влажным песком, он видел над собой лишь стену темных деревьев, гневно гудевших вершинами под напором трепавшего их вихря. Он попробовал подняться, но ноги провалились во что-то податливое и попали в ледяную воду. Он попробовал перешагнуть на какое-то возвышение, но и там сейчас же провалился почти до пояса, опять попав ногами в холодную воду. Еще раз возобновил попытку выбраться на бугор у корней темневшего рядом ствола, но бугор подался под тяжестью его тела. Руками он уперся в рассыпчатый холодный песок и тут только понял, что это снег.

Тогда, осторожно подвигаясь, он подобрался к самому дереву и, сделав углубление в сугробе, сел. Сделав несколько движений руками и ногами, точно желая убедиться в том, что он цел, Сементов крикнул.

Слабый человеческий крик утонул в шуме гневного леса, и из темноты не пришло никакого ответа. Подождав и прислушавшись, он крикнул еще раз. Теперь совсем близко от себя он услышал слабый ответный крик.

У Зыбкова так ломило голову, что он не сразу мог понять, что раздавшийся неподалеку крик — это зов Сементова, и ответил лишь на второй крик. Но двигаться ему не хотелось — и кричать самому тоже не хотелось. Когда Сементов крикнул опять, он позвал его к себе.