— Годи, — шепнул он.

Ствол ели обозначался из-под снега продолговатым сугробом. Никон кинул на него шест, ослабил лыжи и, подчиняясь стучавшей в виски крови, крякнул. Из берлоги в тишину ударило урчанием.

Никон попятился, взлетел на сугроб, ухватится за лапчатые корни и заглянул в колючую темень берлоги. Пешнею и лыжами обтолкал вокруг снег, подпрыгнул и крикнул:

— Аля.

Крик подхватили овражное эхо и Бурка. Никон опустил в берлогу шест и принялся водить им. Урчанье окрепло, перешло в рев и стало разноголосым: ревело двое, третий скулил.

«Чудно», отметил Никон. Под ним затрещало сухим деревом, зашевелилось, поймало шест и рвануло. Он вынул из лыжи одну ногу, стал на колено и пригнулся за корни. Из берлоги с ревом выпрыгнул медведь, похожий на старика в малице. За ним выбралась матка и неповоротливый пестун. Медведь метнулся к Бурке, а матка выпрямилась и глазами засновала по коряге.

«Гляди, гляди», усмехнулся Никон и спустил курок. Матка взревела, кинулась к медведю и рухнула, ерзая лапами. Пестун удивился расползающемуся подле нее на снегу красному пятну и заурчал.

Медведь широко раскрыл рот и полез к сугробу. Никон целился, нажимая собачку, осел в снег и дернулся от колючего холодка в сердце: мимо. Сквозь пороховой дым увидел: медведь махнул лапой, а медвежонок взревел, кувырнулся и, корячась, смешно осел в снег.

Никон бросил ружье, встал на ноги, схватил пешню и вынул из-за пояса топор. Из разинутого рта медведя несло паром. Маленькие глаза зрачками ввинчивались в зрачки и готовы были вспыхнуть. Рев сплетался с лаем Бурки и будил трескучие отклики. Никон сильнее вдавил в снег лыжи, готовясь выпрыгнуть из них, и резко кричал:

— Бурка. Аля. Аля.

Бурка взметнулась и зубами схватила медведя за зад. Он рявкнул и полуобернулся. Одним глазом глядел на Бурку, другим на корягу и Никона. Надо было кинуться на него, загородить в грудь пешню и секнуть топором.

Но голос предостерегал: «Не равно место: скувырнешься».

Медведь разворачивал снег, увязал в нем и колол глазами Бурку. Она лаяла и норовила подкатиться сзади… Он проваливался, поворачивался, освирепев, мотнул головою и кинулся на нее… Махал лапами и неуклюже тыкался мордой…

«Лови, лови», усмехнулся Никон. А когда медведь и Бурка скрылись за елками, ринулся с сугроба и — хрясь — налетел на пень. Лыжа сломалась и краем, державшимся на меху, ушла в снег.

«Эк, язвина»… Пригнулся и, вкрадчиво двигая лыжами, заспешил к санкам. Отрубил веревку, захватил в петлю край сломавшейся лыжи и, не выпуская из слуха лая и рева, побежал.

На тропке, что вела на реку, заложил в рот пальцы и свистнул. Бурка догнала его в березнике…

— Сыщется, не уйде, — ласково и виновато сказал ей Никон.